1.
Пред ликом звезд, над страшной глубиной
струится свет за килем каравеллы;
огнем прощальным вслед горит Капелла,
и Южный Крест все выше над волной.
Вращается, мерцая, свод ночной,
танцуют метеоры тарантеллу,
и в такелаже, как поет капелла,
звучит мотив, протяжно-неземной.
Путь корабля – по зеркалу морей,
где дремлет кит под струями фонтана, -
все плыть, не отдавая якорей.
И вторит слуху сердце капитана,
когда, срывая вопль с гудящих рей,
грохочут гимн органы океана.
2.
Грохочут гимн органы океана,
вой бесконечности летит из тьмы,
дыхание космической зимы,
пустынь и хаоса несет Осанну.
Мир исчезает; голод урагана
неутолим; с волн клочья бахромы
рвет ветер; от бушприта до кормы
дрожит корабль, как лань, почуяв рану.
И запредельный зов небытия,
когда и жизнь и смерть – каприз тирана,
и мечет кости вздорный судия.
Кому – на дно, кому – соблазн обмана,
кому – выходят с наступленьем дня
из гроз и Солнца утренние страны.
3.
Из гроз и Солнца утренние страны
растут в лучах по курсу корабля,
на горизонте дальняя земля
мерещится прекрасной и желанной.
Осталась в прошлом песня кабестана,
таверны, порт, знакомые поля,
налоги, тюрьмы, - здесь лишь парус для
звенящей мачты и души цыгана.
Ждет новый берег, стелится дорога,
и где-то города за мглой лесной
и в золоте языческие боги.
Встает рассвет за белой пеленой,
и в радуге узорные отроги
рождаются над пенной сединой.
4.
Рождаются над пенной сединой
из темных вод и осиянной сини
резные пальмы, храмы и богини,
обрызганные Солнцем и Луной.
За блещущей песчаной белизной
преображаясь, движутся картины,
в потоках запахов, цветов и линий
переливается полдневный зной.
И обещания любви, как плена,
в устах, в дыханьи, веющем весной,
из волн восставшей Анадиомены.
Но песнь пустыни, словно стон больной
за музыкой и жизнью светлой сцены,
в душе звучит загадочной струной.
5.
В душе звучит загадочной струной
свист суховея, вой полярной вьюги,
крик райской птицы как призыв подруги,
раскат грозы над чуждой стороной.
Не видно по дороге ни одной
свечи вдали мерцающей в лачуге,
и лишь горит в нужде, в тоске, в недуге
звезда за тучей, как огонь родной.
От света в очагах и вздорных дев
легли пути судов и караванов
навстречу ночи, под небесный гнев.
И в мозг вольется долгий плач бурана,
и тянет, как тревожащий напев,
биенье хаоса и форм в тумане.
6.
Биенье хаоса и форм в тумане
сплетается в нестройный хоровод,
струится свет в глубинах вечных вод,
несутся ритмы звездного канкана.
В тисках Земли, как схваченный в капкане,
дух мечется, и мысль из года в год
грызет металл и рвет небесный свод,
молчащий, словно камень истукана.
Пускай нет стража с огненным клинком, -
пустой провал не требует охраны
и некому держать грозящий гром.
Лишь в дырах душ за маревом дурмана
трепещет пламя, борется со льдом,
клокочет ад, влечет и жжет Нирвана.
7.
Клокочет ад, влечет и жжет Нирвана,
ждет бездна каждого, кто ей служил,
не сох в молитвах, не баюкал жир
и не крутился в общем балагане.
Там тот, кому гремели барабаны,
кто гнал до хрипа, до надрыва жил,
и тот, кто просто слишком ярко жил,
там игроки, поэты и путаны.
Там тот, кто двигал и ломал границы,
кто вечно мчался вслед за новизной,
и тот, в чьей крови молоко волчицы.
Они пройдут, не тяготясь виной,
и не для них, стерильный, как больница,
блистает рай за радужной стеной.
8.
Блистает рай за радужной стеной,
зовет на пир, как людоед к обеду,
всего лишь нужно одержать победу
над плотью и над всяким Сатаной.
Дается пропуск не простой ценой, -
чтоб отвратить сомнительные беды
безгрешным жить – принять такое кредо
способен, разве что, совсем дурной.
В беспутных снах, застрявших в головах,
в очах залетных музыка играла,
светилось утро в красках и в словах.
В мечтах весны горят призывом алым
пьянее губ цветы на островах
среди морей за кольцами коралла.
9.
Среди морей за кольцами коралла
над рифом Солнце смотрит в синеву,
и небо сквозь ажурную листву
глядит, как через окна кафедрала.
Лужайка ждет и, кажется, украла
она в Эдеме райскую траву,
и птичьи трели в грезах наяву
с ветвей слетают звуками хорала.
И запахи волнуют, словно вина,
но будоражит больше темный взгляд
из-под волос коричневой вахине.
За днями дни блужданий наугад -
и, поднимаясь из пустой пучины,
за буйством бурь встает нежданный сад.
10.
За буйством бурь встает нежданный сад,
зовет оазис путника в пустыне,
в конце дороги в сердце Палестины
ждет пилигрима храм и божий град.
Он плыл и шел сквозь штормы, дождь и град,
он сох в песках и вяз в болотной тине,
и след бродяги или паладина
заносит равно снег и листопад.
Кто за звездой, кому плестись на звон
и волком подыхать из-за металла,
кто просто улетает в свой сезон.
А миражи заводят карнавалы,
как, завлекая в бесконечный сон,
за лязгом битвы слышен хор Валгаллы.
11.
За лязгом битвы слышен хор Валгаллы
когда гримасы смерти вместо лиц,
и с кровью хрип и крики черных птиц
валькириям звучат, как мадригалы.
Когда надежду гасит мрак провала,
и блещет лишь багровый свет зарниц,
и бесполезно выть и падать ниц -
конец игре, твой мир летит к финалу.
Когда пылая бешенством и болью
взорвется явь, когда трубят парад
последний, и не скроешься от роли.
Когда закрыты все пути назад,
и только уголь раскаленной воли
во тьме сквозит, как драгоценный клад.
12.
Во тьме сквозит, как драгоценный клад,
из детских дней огонь родного дома,
и двор, и сад с рождения знакомый -
дороже славы, денег и наград.
Пусть окна заплетает виноград,
но не бледнеют в памяти альбомы,
какие б ни случались переломы,
как время ни пестрит свой маскарад.
Кипит базар, гудит несносный рой,
теснятся груды кирпича и стали,
и сок не слышен под сухой корой.
Но брезжит отсвет, как бы ни мотало,
пускай в одной природе виден строй -
в игре планет, в симметрии кристалла.
13.
В игре планет, в симметрии кристалла
на нас глядит гармония миров,
как мельком проступает сквозь покров
незримая модель на пьедестале.
Мы открываем черные порталы,
мы ищем новых сказочных пиров,
но над огнем охотничьих костров
нам те же звезды в древности блистали.
Над полюсом горит в лучах корона,
но держат море скалы Симплегад,
и клад хранится в логове дракона.
И путь в забвенье или путь баллад –
нас провожает до ладьи Харона
в мерцаньи бездны скрытый странный лад.
14.
В мерцаньи бездны скрытый странный лад
маячит нам во взорах чернобровой
и в сумасшедшем пламени Сверхновой,
и бледной тенью – грозовой разряд.
Летит планета. Цепью эскапад
несутся дни и ночи Казановы,
пока в ядре Галактики основа
и ткань Вселенной мчится в черный ад.
Кому дела, кому валять сонеты,
и можно повернуть и встать спиной
к чудовищам из темноты и света.
Но держит взгляд прекрасно-ледяной,
и дураку - взывать и ждать ответа
пред ликом звезд, над страшной глубиной.
15. (магистрал)
Пред ликом звезд, над страшной глубиной
грохочут гимн органы океана, -
из гроз и Солнца утренние страны
рождаются над пенной сединой.
В душе звучит загадочной струной
биенье хаоса и форм в тумане,
клокочет ад, влечет и жжет Нирвана,
блистает рай за радужной стеной.
На островах за кольцами коралла
за буйством бурь встает нежданный сад;
за лязгом битвы слышен хор Валгаллы.
Во тьме сквозит, как драгоценный клад,
в игре светил, в симметрии кристалла
в мерцаньи бездны скрытый странный лад.
|
