Замечание. По сравнению с тем, что публиковалось раньше, здесь добавлены короткие связки между разделами, также в одном случае изменен порядок. С этими связками, я надеюсь, текст выглядит, как некая единая поэма. Не знаю, правда, как это с точки зрения читателей.
1.
Рай задыхается в оргазме
любви мистической, неведомой Земле.
Небесным ратям – вечный праздник, -
лишь наш подлунный мир погряз в добре и зле.
Нам бог - в улыбке солнца юга;
нам Дух Святой - в дыхании весны.
Как светоч, задница подруги
нам озаряет явь и сны.
Вот есть ее пирог; зачем плоды Эдема?
Любовь ее поинтереснее святой.
Вот гнется колос налитой.
Вот чаша с пьяной пеной.
Щебечут птицы на рассвете.
И от зари и до зари,
как сплетни, запахи земли
разносит подгулявший ветер.
Нам, точно, ближе грешный, бренный,
засраный мир. Пусть он и влез
в печенки всем. Какого хрена
еще нужны нам пиры небес,
где ангелочки, словно в отключке,
с изрядной вечностью про запас,
как бы сказать, возвышают глас,
благочестиво дойдя до ручки?
Оно, может быть, и трудно нам вырвать для жизни долю,
землю поковыряв, однажды в нее сойдем,
но жить нам зато теперь по своей лишь свободной воле,
нужна нам своя земля, и чтобы стоял свой дом.
И нужно нам, чтобы губы сминали другие губы,
чтобы, на страх чертям, стать, как в дым заторчав;
и нам да пребудет любо, пока наш мир не дал дуба,
пока соловьи бухают, наяривая в ночах.
И выпить чтоб кружку пива вечером у порога, -
а что сотворил за день – на то просто нету слов;
(короче, пристойно сказать тут нечего), и дорога,
петляя пьяной змеей, плетется между лугов.
И пряжа летних волос – бежит волна золотая
и клонится на плечо – ну просто полный отпад;
и гаснущего заката заря прощальная тает,
и ловит последний луч твой забалдевший взгляд.
Под этим лучом и взглядом в памяти исчезает
изрядно доставший взор, там, всяких божьих очей,
наркотики райских кущ и гомон ангельской стаи,
в глухом шипении Змея соблазны странных речей.
И лишь порой, вдали, в бездонно-чистом
провале пропасти, там, за неистовым
сияньем серебристых звезд
вдруг полыхнут, как пламенем Геенны,
неугасимой тьмой немой Вселенной
глаза Лилит – огонь полночных роз.
Горящие голодные горнила -
как обнищавшим духом Страшный Суд;
сирены бездны проклятым поют,
и ярче Солнца черные светила,
все дольше бредит ночь, и с непонятной силой
глаза Лилит зовут, зовут, зовут...
i.
Дело было давно, да и вовсе не было,
сказка – ложь, и намек не впрок;
и нет яблока, чтобы познать, отведав,
что – добродетель и что – порок.
Гиганту мысли и архи-дикому пиплу,
незваные, как ограниченный контингент,
являются сонмы архе-дремучих типов
из ведьминого котла легенд.
Сверкают в свете небесном зубы
дракона, вздымающегося из глубины,
и оборачивается суккубом
образ Девы божественной белизны.
2.
Вдали за смогом, словно с изнанки,
дымка невероятных стран,
и ноет за острогом сознания
жалующийся кабестан.
И мартовские кошки в раже
распаленно кричат: "Лови!"
и дразнятся и будоражат
драными мечтами любви.
Где брезжат мачты, причалы,
каскады чужих зарниц,
и мрак над солнцем бокала
струится из-под ресниц.
И в теле песней гитары
цыганский звучит мотив,
и рокот бубнов - как старый
почти позабытый миф.
Где в шелесте или в плеске,
сквозь ласкающуюся синь,
в ручьях и по перелескам –
голоса беспутных богинь.
И как наркотик, рогатый
серебряный горит убор –
венец Анаит-Атаргатис –
потусторонние узоры гор.
И, смеясь над судьбой кумиров,
с высоты рассеивая свой свет,
матерь богов превыше любого клира
скользит, как прежде, над балаганом лет.
Небо вздыблено готическим храмом,
трубы герольдов, дробный звон копыт,
и в лучезарных взорах Прекрасной Дамы,
в колодцах черных - мрак Анаит.
Стоит монах, в молитве склоненный,
в покаянном рвении зовет небеса,
но просветленный божественный лик Мадонны
сияньем Астарты заливает глаза.
Россыпь клавиш, черных и белых,
трепет аккордов, легкий полет руки, -
ласкаясь, трутся львицы Кибелы,
блещут обнажающиеся клыки.
Все вновь и снова она глядится
сквозь лоск возвышеннейших идей,
как в сногсшибательных ягодицах
священнейших своих блядей.
И длится миг, застыв у предела,
пропадают страна и век,
и лишь обнажающееся тело
гнется за шелком прикрытых век.
Привкус тревожнее все и слаще,
будто рапсодии поет рояль,
и губы раскрыты зовущей чашей –
цикуты полный горит Грааль.
В чаше бродит вино и море,
и воды волнуются, и лотос цветет,
и бездумная протяжная горечь
сна беспробудного влечет и жжет.
В наплывающих прикосновениях
прорывающаяся дрожь –
словно крыльев нежное веяние,
возвышающее, как ложь.
Беспардонный и несравнимый
ток экстаза в твердых сосках,
и в кудрях сияние нимба
в заволакивающихся зрачках.
На темных ресницах слезы
видятся водой в песках,
как у щелочки цвета розы
влага капельками на волосках.
В теле, выломанном зигзагом,
пляшет вечно живущий бес,
и все вновь дает сеанс магии
без разоблачений чудес.
И все вновь тревожит и точит
и ноет неудовлетворенный рой,
и чудится - в южной и душной ночи
лесбосский бьет и бьет прибой.
И обоймет волна и подхватит,
и нашепчет безбожный Кама-Коран,
где в оргиастической благодати
обещанья новых чумных нирван.
И кажется, что ты сам у рая,
где ждет истина, как гетера нага,
благословенная, словно самураю
сырая печень мертвого врага.
ii.
Любовь – она, конечно, дитя свободы,
играя, варит она свой компот, -
в грязи поднимутся святые всходы,
святой – солжет, украдет, убьет.
И вещь великая - вещь другая,
они, как сказано, две как одна, –
рвут заветы и крушат скрижали
из века в век любовь и война.
3.
В небе кружит сорокопут,
и в море кракен скользит у дна,
и в море, в небе проходит путь,
пронзает страны и годы путь,
путь гнева и Судного Дня,
кровавой и древней песни путь,
путь коршуна и путь коня,
путь славы, грязи, бесчестья путь,
путь меча и огня.
Путь истоптан за сто веков
под прессом баллист или кулеврин,
сандалий, сапог и стальных подков,
под гусеницами машин.
По нему прошел человек с копьем,
в шкурах, с каменным топором,
вдоль него разносился гром
колесниц и рушащихся хором;
и, покинув эгейскую колыбель,
на восток и все дальше, за край земель,
с нелюдской немыслимой волей слит,
из античности в вечность ушел гоплит.
Легион шагал за своим орлом
мир творить мечом и огнем,
и мечом и огнем держал
варваров пограничный вал.
И стоять преградой была должна
близ восточных морей стена,
но ревел прибой с каждым годом злей,
и дышал огнем суховей.
Шелестел ковыль, резал беркут небесный свод,
вновь и вновь за спиной полыхал восход,
и повозок и лошадей все тянулась цепь,
конским потом, навозом, кровью дышала степь;
и над пеплом дворцов и хижин лишь пес одичалый выл,
под копыта ложились царства в дерьмо и пыль.
Это было, и память бьется в живой крови, -
кличет коршун, как для влюбленного соловьи.
И прошел самурай и рыцарь, ландскнехт и конквистадор,
и лег след огня и стали, как вытравленный узор.
Дальше – топот, за ротой рота,
штык примкнут и усы трубой –
шли солдаты делать работу
строем под барабанный бой.
Разноцветные офицеры
покидали любимых дам,
за родину и за веру
бросаясь в ад и бедлам,
вскачь под пушек ждущие дула,
как на бал скликала труба,
где правят картечь и пуля,
и пуля – жизнь и судьба.
Путь прошел через грязь окопов
и лег под ползущий танк,
когда взбесившаяся Европа
стенка на стенку пошла ва-банк.
И путь пролег сквозь морское лоно
и через облачную круговерть,
и выше воздушных дорог циклонов
помчалась крылатая мегасмерть.
Путь пронзает годы и страны,
и вновь и снова бередит он
и жжет воспаленной горящей раной
души народов и ткань времен.
Лава ярости, боль утраты
вдруг затопят, как разлив луга,
и брат не увидит брата,
а одну образину врага.
Не даст милости и не попросит
сила гор, пустынь и чащоб,
и дождется незваного гостя
воронье иль цинковый гроб.
Из очей нежной девы
глянет голод могил,
и взорвется в день гнева
фильмом ужасов быль,
и взревет автомат
воплем к богу из праха,
и обрушится ад
во имя Аллаха.
***
И вступил кто на путь, тот сойти не волен,
даже спрятав меч и зарыв пулемет;
тело пожалуется, что ему больно,
а душа прислушается и не поймет.
Не поймет слова любви и заботы,
втопчет в землю пепел благих вестей,
и лишь эхо зова дикой охоты
прозвучит над полем пустых костей.
И огонь пойдет на чужой оплот
камень, сталь и плоть крушить,
как мчится всадник или пилот
через пустоту души.
Лететь, скакать, и шагать и плыть
сквозь древний и страшный сон, -
все вновь решается «быть – не быть»
во имя новых знамен;
и все гнать, оседлавши рок,
и штурмовать бастион -
щтурвал в руках, приклад иль клинок -
под гром, как звон похорон;
и возглавляя летящий клин,
или бок-о-бок в строю -
перед Вселенной всегда один
в своем последнем бою.
Может, запрут, как в тюрягу, в гроб,
и, может, дадут салют,
потом глотнут любимую, чтоб
шло гладко, как врать начнут.
Пусть лучше ворон сядет на грудь,
черный, как ночь в аду,
душу спровадить в последний путь,
тело забрать как мзду.
Душу, что тело из боя в бой,
гнала, как плеть раба;
одной душе – плестись за судьбой,
другая – сама судьба.
iii.
Сон любви рассеется в свете,
ярость ляжет выгоревшей золой,
и встанет вычищенный, как дух аскета,
от земли до неба мост золотой.
Прозвучит мелодия дальней арфы
громче воплей и сладостнее соплей,
и в разлом реальности хлынет зарево
пламенем цветов неземных полей.
Призрак Индий видит за мглой моряк,
манит кладом карта, вытертая до дыр,
и в свет предвечный через лед и мрак
из глубин Inferno выведет поводырь.
4.
Из пропасти надмирной пустоты
дух ищущий рвет призрак идеала.
В звериных недрах варварской души
неугасимый светоч красоты
в ночи мерцает, словно грань кристалла,
как свет, маячащий в лесной глуши.
И лилия цветет, и камыши
склоняются, и, неподсудна власти,
животворящим воплощеньем сна,
она царит одна,
неуловимая, как призрак счастья
на дне сосуда, полного вина,
играющего, словно кровь алеет
в сияньи Розы - славы Эмпирея.
На горных высях над обрывом рея,
прекрасный лик мистической мечты,
на крыльях света чистое начало,
все возрождаясь, вечно не старея,
зовет над бредом стылой суеты.
Маяк зовет к заветному причалу,
бесился шторм, корабль волна качала –
вершины встали дивно хороши;
как золото на девичьем запястье –
луч с высоты в ненастье.
Но камни хлещут, будто из пращи,
клыками скалы, рвется рев из пасти,
беснуется лавина, и до дна
трясется от ударов глубина.
Но все звенит упрямая струна,
так под напором ветра стонут реи, -
над синим горизонтом, у черты,
маячит осиянная страна,
но воет буря, волны все быстрее,
несется стая, в пене волчьи рты,
и утонувшим не стоят кресты.
Но сквозь пустыни, льды, моря и скалы,
пусть будут грязь, болезни, голод, вши,
до гробовой тиши
блеск Эльдорадо - как огонь в бокале,
как свет слепому, скряге барыши –
преображенный сплав тоски и страсти,
кровь и вино - живая кровь причастья.
Идет игра, - пусть верх козырной масти
в руке судьбы, и взору не видна,
пускай, победа; но во мраке рдея,
горят огни, как озаряя снасти
когда во мглу грозы несет волна.
Они горят, прекрасны, но не грея,
сиянье севера, венец Борея, -
лишь расцветают странные цветы,
лишь гром небес да рев морского вала
в ушах поют хоралом,
да поднимаются из темноты
богини в белой пене, и металлом
стучит в мозгу: "Скорей, спеши, спеши!
Твой путь - искать. Пока ты жив - ищи."
Блеск золота - как медные гроши
в лучах планет; палитра в серой пасте
сверкает новыми цветами дня;
и нищие богаче, чем паши,
в своих лохмотьях; тают все напасти
в улыбке Дамы. Царствует она –
дух Возрожденья, вечная весна.
В очах мадонн, как отблеск Неба, тлеет
свет неземной любви и чистоты;
в них тайна простоты, -
но бездна, черным жаром пламенея,
глядит сквозь осиянные черты.
Лик Приснодевы - как звезда восстала,
но взгляд Лилит - дождь звездного обвала.
И ненасытен человек, и мало
ему Земли, Небес, и вечно звала
и гнала кровь, как голод и война.
И каравелла мчится все быстрее,
все новый ветер веет,
все дальше рвется неба пелена.
iv.
Небо порвано – раздолбайте Рай!
Чтоб там святостью в душу не срали.
Жизнь – игрушка, давай играй
по законам божьей морали!
Что есть грех? Равно неподсудны
небожители или цветы.
Свято место светит над буднями.
Кто займет его, если не ты?
5.
В надзвездных высях чертоги
трясутся и крошатся в прах;
когда умирают боги
мы спляшем на похоронах.
Все нам: горний свет Олимпа
и драгоценный нектар,
и гибкая прелесть нимфы,
и молнии страшный дар.
И некому славить славу,
нет заповедей веков,
и не с кем нам спорить за право
блуждать путями богов.
Стихии мечутся в черном лоне –
взгляд Афродиты синих глаз,
гром Индры, свет Аполлона
и дионисийский экстаз;
и купол сказочного замка –
мерцающий надмирный свод,
и танец звездной куртизанки -
парящей апсары полет.
И, охватывая Вселенную,
Змей вьется, шипя и скользя,
и нет стражи в райских селениях,
и все можно, чего нельзя.
Нам - право на мираж победы,
на катастрофический взлет,
и немыслимое право отведать
любой запретный, но вожделенный плод;
и право срывать покровы
до самого последнего листа
и, добытое потоками крови,
право не жалеть Христа.
Хищным оскалом - арфа сирены,
нам судить и нам приговор,
звери вырвались на арену,
и опять, как тлеет костер,
день, и вечер, и ночь, и утро,
расцветающие в чаду,
и слова неведомой сутры
над вратами в райском аду.
В кромешных зрачках менады
кружащий водоворот, -
как распаленное стадо
первобытная кровь орет;
и пьяная легкость жизни,
поднимающаяся волной
под любопытной, капризной,
пялящейся Луной;
и пропасть, когда планеты
проваливаются в мрак волос
и пряди - как в пляске света
витки вакхических лоз;
когда под чуткой ладонью
розовый, как мечта, пупок,
и под языком соленый
пульсирующий узелок;
выгнувшееся тело,
бархат меж загорелых ног –
"Смотрите как это делают!"
смотрите, ты богиня, ты бог!
И гнется, и вьется талия –
мечта для нимф и харит,
и гонит пульс вакханалии,
влечет и бесится ритм, -
стон в черно-пустую полночь –
как зов голодных волков,
и рот, под звездами полный
звериным блеском зубов.
Зверь бьется и рвет и гложет,
кровь - сумасшедший гуд,
и на звериной коже
звериная ласка губ,
как вой во мрак поколений -
темный прикрытый взгляд,
соски, тугие колени,
звериный поднятый зад, -
и крик, зверь кружит у цели,
в запахе колдовство,
в скользкой упругой щели
пульсирует толстый ствол,
другой набирает силу
во рту, и бродит язык,
дрожат и льются светила,
и золотой лунный лик
мешает шальные тени,
колышется аромат,
цветы льют странное пение,
лучи ведут и звучат.
Плещутся звезды в древней
глуби диких зрачков, -
дремлет родник в полдневной
суши среди песков;
в чернильном омуте тонут
метеоры и свет зари,
и снова тянут и гонят
власть неба и власть земли,
чтоб отдаваясь тревожным,
словно вихрь весной налетел,
бездумным и невозможным
капризам сплетенных тел,
сжигая душу и разум,
в нескончаемом живом сне,
виться в звериных спазмах
как саламандра в огне.
Захлебываясь вином ночи
плыть, пока Солнца вершат свой круг,
пить под светилами непорочными
жадные взоры, как чистый дух,
купаясь в токах живительных молний
растворяться, как снега весной,
и, замирая в экстатических волнах,
висеть над немерянной глубиной,
где рев пантеры и змеи,
обвивающие священный лавр,
растерзанный труп Орфея
и неистовый трезвон литавр.
v.
Звон литавр, тимпанов, там-тама
или крик электрогитар,
пламя жертвенника перед храмом,
или хлещет огонь рекламы,
вопль молитвы или базар;
и не встрянут папа и мама,
не закатят фарс или драму,
хоть торчи, хоть устрой пожар.
Черт не страшен, а коли бог – Слово,
то уж матерное, само собой;
и ни доброго нет, ни злого –
кодекс джунглях - закон для любого,
и покруче, чем мордобой.
6.
Хулиганы, шпана, подонки, шлюхи и шалуны,
рыцари, кавалеры...
И на изломе весны
приютом последней веры
культ рока, секса, войны.
А где-то чистое счастье,
вымытое как сортир,
и казематные страсти
и мышеловки квартир;
и сраный рубль и доллар;
и мечет звон в карнавал
тяжелый, тяжелый, тяжелый,
тяжелый, тяжелый металл.
А девочка - прелесть, - выбиты зубы
и переломан нос;
умелые такие губы
и пряди льняных волос.
Камень, труба, нунчаки
и отъявленная голова;
а попробуй стать раком,
когда здесь тянет блевать.
Лишь бальзамом на нервы
ритмы чужой беды,
будто перед пещерой
танец косматой орды.
Своей шеи не жалко
и от ярости пьян,
и сжатая палка -
словно древко копья.
Криком дикой погони
вой сирен и гудков,
и в сияньи неона
блики вражьих костров.
И синяя форма -
как железная дверь,
за которой без корма
дохнет раненый зверь.
Приглашением к драке,
живой ухмылкой веков –
остервеневшим собакам
волчий оскал клыков.
И с волчьей породой свыклась,
вздорная как анаша,
воля, как в мотоцикле
стучит шальная душа.
А вихрь свистит и смеется,
и взревывающий мотор,
хрипя в истерике, рвется
на недостижимый простор.
Бьет выхлоп, визжит резина,
приклеился к голове шлем,
горячее тело машины
пульсирует, как мужской член.
И, обнимая фантомы
непостижимых Валгалл,
к шоссе распластанным ломом
припал затихший металл.
Пока ж, как витки истории,
вращаются виражи,
пока синей дымкой скорость –
живи, покуда ты жив!
Пока этот блядский город
будет, как прежде, стоять,
покуда сыщется морда
в которую можно дать,
пока башка идет кругом
и ловит музыку слух
в хипповом сленге подруги,
наичистейшей из шлюх.
Романтической розы
желанный дурман,
из грязи и грезы
Афродита дерьма.
Нежданная свежесть
вновь открытых планет
и хамская нежность,
как балдежный минет.
И пляшут зарницы
в сумасшедших зрачках,
кричащие лица
и блеск на клинках.
Из-под груза столетий
выбиваются все ясней
выброшенные Летой
призраки стародавних дней.
Дым по полям и долинам
горящих дворцов и сел,
вспоротые мечом спины
и кровавый орел.
vi.
Кровавый орел и ворон сзади, -
праздник птицам Отца Дружин,
храброму – пир, и не плата – ради
славы Валгаллы отбросить жизнь.
Кто ляжет грязью, кому удача,
мир – игрушка богинь судьбы;
время рухнет загнанной клячей,
как башни – огненные гробы.
7.
Волк воет в ночь у пустующей нивы,
кружится, каркая, кружится ворон,
расколота твердь и разорваны нити –
древняя пряжа дремлющих Норн.
Полярным пламенем опаленный,
неистовой кровью несметных орд,
вечерних сказок Вечный Город,
парящие своды, порфир колонн,
призрак, сон в прозрачном тумане,
тайна, тающая в лучах,
ростры, форум, росписи баней –
белый мрамор бьется крича, -
бессильны бронза, бирюза и камень –
предвечно право меча.
Пепел - как снег Зимы Великанов,
рвется хищный ревущий зверь,
жаром дракона жерло вулкана
палит и пышет, пирует Хель.
Коршун слетает - корма навалом,
в черных углях черепа глядят,
зарево скачет и зубы оскалом,
в пламени люди, плывет ладья.
Туром рог ревет над Европой,
кличет сбор косматых дружин,
по морям, по рекам, по тропам,
катясь на каменные рубежи,
вал идет, волнуясь, лавина,
вспухая в сполохах зорь;
краски неба кровавят море,
в раны времени врезан клин.
Волк воет в ночь у пустующей нивы,
кружится, каркая, кружится ворон,
расколота твердь и разорваны нити –
древняя пряжа дремлющих Норн.
Золотом блещут залы Валгаллы,
пенится брага, пьет Одноглазый, -
пьянящая чаша - последний соблазн,
краше меда и сна, крепче стали кинжала.
Знамя валькирий как знак победы,
волосы льются волнами света,
в кличе над полем крики привета,
звон зовет гостей на обед.
Вытките стяг - для воина саван,
кожа - полотнище, кости - станок,
нити - кишки. Тризна на славу,
праздник в разгаре, пришел ваш срок.
Ветер вздувает все выше пламя,
трупам тесно в створе ворот,
ворон и волк войдут за вами,
стол накрыт, спешите, он ждет!
Доля ваша - добыча боя,
вам - короны, про вас напев,
кубки, кольца, шитье золотое,
вам - тепло взлелеянных дев.
Вам здесь пир, побежденным горе,
в гордом храме горят костры,
копоть пологом кроет город,
прошлый блеск прошедшей поры.
И бессильны старые боги
и недавняя власть креста;
и как чистая сталь проста
уходящая вдаль дорога.
Волк воет в ночь у пустующей нивы,
кружится, каркая, кружится ворон,
расколота твердь и разорваны нити –
древняя пряжа дремлющих Норн.
Один только меч не развенчан,
ему начинать и кончать,
есть добыча, есть ласки женщин,
есть враги, чтоб их убивать.
Есть еще за морями страны, -
пусть сотни тысяч уже легли –
вновь поплывут ладьи сквозь туманы
до самых дальних краев Земли.
Вновь запах крови кружит в угаре,
ждут побережья новых материков,
и багровый отсвет пожара
колышется сквозь глубину веков.
vii.
Ветер срывает звезды,
........................................дрожит лунный серп, -
на просторах черных рыщет берсерк.
Буря терзает волны,
....................................рвет груди парусов;
крику лебедя, хрипу ворона
..................................................вторит, ревет кровь.
Чисты гроза и вьюга и неподсуден ветер,
..........................................................................безгрешен тигр, -
лишь Гомо, который Сапиенс, ответствен за пляски смерти
...........................................................................................................и ярость игр.
Лишь нам нужно, чтобы пеной
........................................................кипел наш след,
когтями встречать измены
................................................неверных лет;
чтоб путь увенчать красиво,
свой мрак храня;
и в танце кружится Шива
в струе огня.
8.
В звонких ручьях играет
вода, как небо ясна;
встречая, благоухает
языческая страна.
Не знающий человека
мир первозданных дней,
горы, леса и реки,
прозрачный размах морей.
Легкий полет газели
над колыханьем трав,
северный абрис елей
за полосой дубрав.
Спят, все в брызгах фонтанов,
киты меж синих простынь,
и фреской древнего храма,
как фаллос, в прыжке дельфин.
И вся трясется равнина
от грохотанья копыт
и, словно дитя невинное,
лев лениво храпит.
И птичий гам над долиной,
и, слившийся с высотой,
орел парит
и звездой горит
в перьях луч золотой.
* * *
Живите и размножайтесь,
...............................................ваши земля и море,
воздух заполните взмахами
..................................................миллионов крыл,
в громе гроз и бурунов
..........................................ревет ваша история,
под вами летит планета,
............................................над вами лучи светил.
Всем, осиянным светом, ласки дневных богинь!
В многоголосье лета,
.......................................черным огнем чумы,
еще не ворвался зимний,
.............................................чистый, как зов пустынь,
ликующий грохот гимнов
................................................нашей Мадонне тьмы.
В апофеозе воли
...............................правда нам зла и добра.
Пока проносятся годы,
..........................................пока ведется игра,
как исстари, наша доля
..........................................платить опять и опять
нам дань святейшей свободе –
........................................................драться и убивать.
Наша рука да будет
....................................неотвратима, как рок;
и кровь наша бьет и будит,
и гарью выведен срок,
и крылья за холодом страха,
и за гробами призы, -
над временем и над прахом
рог наш трубит призыв.
Убивайте, убивайте, убивайте!
Пыль из-под бешеных копыт.
Пьяный булат - как пламя.
Кровь на сабле дымит.
Убивайте, убивайте, убивайте!
Красная пляска над водой.
Коршун - стяг над полями.
Рев огня - как прибой.
Убивайте, убивайте, убивайте!
Воронам нужен свой пир.
Живы еще вы;
не сдайтесь!
Мир мертвым, шакалам - жир!
Убивайте, убивайте, убивайте!
Над властью - тенью террора
бомба, пуля, стилет,
и судьи прав и позора –
шпага и пистолет.
И свора рыщет по следу,
и сокол парит кружа, -
рогатина ищет медведя
и тигра - прицел ружья.
И нет покоя в победе;
и схлестнуты явь и бред;
и сумасшедшей Ведой
горят письмена комет.
Как солнц палящие грозди
ярость тычется в сон,
но мы зажжем наши звезды
ярче тысячи солнц!
.....................Возлюбленная наша Бомба!
.....................Сокровенная ты наша страсть!
.....................В нашей космически-темной
.....................душе, как власть и напасть
.....................ядерный блеск могилы
.....................горит прощальным "прости!",
.....................сжигающей вспышкой силы,
.....................немыслимой красоты.
viii.
Холодно-огненная, миры разрушающая,
в Хаосе рожденная красота запредельная,
ничего не спасающая, как жизнь, смертельная,
узы какие не разрешаешь ты?
В кого войдешь, с кем частицей своей поделишься?
Кто не поддастся искушению твоему?
Кто не поддастся, тому хлеб насущный.
Но тонет рухнувший в предвечные свет и тьму,
и вечно голоден их в себе несущий.
9.
В гармонии Хаоса - хаос гармоний,
Нирвана - в предвечности небытия,
светил неродившихся реют короны,
безумие огненное затая.
Ни мира, ни света, ни снов осиянных,
не блещет блаженный завещанный сад
за всерастворяющей тьмой океана,
первичными водами Упанишад.
За ближним пределом легенд и преданий,
бессильных прозрений пророков и вер
в немыслимых вспышках тьмы тем мирозданий
заводят свою какофонию сфер.
Из бездны, из мрака, срывая оковы
рождается в корчах чудовищных сил
пространство, бурлящее мощью сверхновых,
потоками плазмы пронзенная пыль.
И россыпей звезд исполинские соты –
зияя сквозь путы гигантских сетей
распахнута пропасть под страшным полетом
квазаров, туманностей, Млечных путей.
Как призраки в ночь, в исступленно-безликих
дождях метеоров, мельканьи комет,
сгорающих солнц мимолетные блики
скользят, увлекая пылинки планет.
Рожденные утренней прихотью Брамы,
капризом орлянки дебильных богов,
все новым зигзагам космической драмы
ведут они вслед миллиарды кругов.
И волны с вулканом беснуются в споре,
вершины встают на бессрочный дозор,
в ласкающих молниях, в розовых зорях
расплавленных, лавой кипящих озер.
И небо прикрыло расписанной чашей
метель, ураган и пожарища гарь,
где в море, в трясине, в пустынях и в чаще
грызется за жизнь острозубая тварь.
Над ищущей крови прожорливой стаей
простерся мерцающий купол ночной,
и музыкой дикой тоски, нарастая,
разносится долгий завистливый вой.
В нем брезжущий трепет грядущих мистерий;
в раздольных степях и в темницах лесов
он бродит в разбуженном разуме зверя
оркестром плывущих с небес голосов.
Надзвездных дорог серебрятся извивы
над хитросплетеньем охотничьих троп
и пляшет магический свет Первовзрыва
в заветных огнях первобытных костров.
И в бубне шамана колеблются звоны
раскатами гроз наступающих эр,
как мечется зарево мчатся бизоны
на стенах пылающих охрой пещер.
И брошены в мир без опоры, без рока,
отродье Земли, сумасбродный каприз,
в берлогу к химерам добра и порока,
одни во Вселенной, на свой страх и риск,
мы можем швырнуть в морду древней природе
беспутным страстям наш отчаянный гимн,
достойный набор беспардонных пародий
и мысль, как отпор всем вестям неблагим.
В ней щит наш и меч, наши альфа с омегой,
и божьему миру в ней Кузькина мать,
в темнице окно и дорога к побегу,
и молот, чтоб идолы в дым раздолбать.
В ней тайна проносится призрачной птицей
над зыбкой границей непознанных стран,
в ней вечный родник, но который напиться
не даст, как не даст исцеленья от ран.
В ней лишь чернота предначальной свободы
и лазерный луч в бесконечную ночь,
во глубь лабиринтов глядящие своды
и воля и власть, и хотеть - значит мочь.
Мы в поисках света в духовной пустыне
в порывах святых свое небо найдем
и свет обретем – и порушим святыни –
и храм возведем и во храме насрем.
Мы бунт против Хаоса - мы его дети,
и бешенством Хаоса тлеет наш взор, -
наш выход овеял божественный ветер,
омыла купель термоядерных зорь.
Летит камикадзе на крыльях железных,
и в реве моторов на вызов ответ –
мы целим наш разум вглубь внутренней бездны
и тянемся к звездам когтями ракет.
ix.
Свет сверхновой или суперстар,
под россыпью галактик базар и бар;
кто уткнулся в доллары, кто в либидо;
но кому дано – видит.
Ритмы ночи – и благовест или клип,
песню взрыва заглушит всхлип,
и мышам страшен кот на крыше;
но кому дано – слышит.
Крик сирены – воск тает, лед колется,
дома – печка и накормлен скот,
беспредел и снег за околицей,
но кто должен идти – идет.
10.
Во тьме блуждают образы, лица,
...........................................................и бьется ритм;
сполохи, молнии, мир искрится,
.........................................................ткань дней горит.
Белые ландыши, белый парус
.....................................................и солнце дня, -
te salutamus! – череп смотрят
....................................................с морского дна.
Весну и лето сменяет осень,
..................................................и зимний снег
ровняет кладбища и заносит
...................................................добро и грех.
De profundis, не дне колодца
....................................................под оком звезд,
в дерьме и хламе, под лепестками
............................................................от сгнивших роз
твори молитву к глухому небу ...................
.....................................................и в черноту! -
все тонет, отклика нет и не было, лишь во рту
одно похмелье да привкус желчи былой мечты,
и ночью смотрится в окна молча
...........................................................лик пустоты.
Детских снов тревога и трепет,
.......................................................в горячке бред,
рубит море секира бури, снег кроет след,
плещет нерпа, летает сокол, гарцует конь,
спит звереныш, сопит и смотрит десятый сон.
Вой волчонка, пропала стая,
...................................................пой, серый брат!
Ясной ночью глаза глотают свет серебра.
Слуху волка музыкой Рая
..............................................крик в тишину;
и влюбленные подвывают
вечером на Луну.
Луч рассвета, как любви первой,
закатный прощальный луч,
кровь из носу, сопли и сперма,
музыка – то струится ключ,
плачет скрипка, то всплески джаза, -
радость, боль и полет экстаза,
зависть, ревность, провал потерь,
танец кружится, и теперь
все сольется - кипит котел, -
пир голодному людоеду,
ждут вампиры – где клятый кол?
Всем награда –
............................кому победа
кому вода;
....................и как приговор,
в сияньи бледном стоит Паллада,
и ворон каркает: «Nevermore!”
Ворон каркает - впору каяться,
и можно валиться ниц;
(вся беда, что чешутся яйца,
или что там, когда нет яиц).
И тащиться и все корячиться
.....................................................(и поделом)
хоть к лавровому, хоть к терновому
...............................................................(и тут облом).
Цель отыщется, так давай в джихад -
путь благих намерений невпопад
...........................................................(пнуть бы в зад),
по пустыне черных сгоревших снов,
прямиком к помойкам сквозь строй крестов;
по заслугам впрямь обретешь успех
на потеху небу, чертям на смех;
или в бога, жопу и в душу мать,
пустоту, как облако, обнимать.
Но льют потоком образы, лица,
........................................................и бьется ритм,
Хаос, как в зеркало, в глаза глядится,
..................................................................и говорит,
орет и шепчет и голосами ста тысяч лир
в ушах играет, и слаще мирра
.....................................................хмарь золотая, -
крик тысяч солнц горит в глубине;
конь молнией тьмы скользит, летая
в ночной пучине, в живом огне,
омытый, как в дорогом вине,
в крови чудовища, приглашая,
с утробой пропасти наедине.
Туда, где пепел светил сожженных и дней зола,
где не судимы ни дух, ни помыслы, ни дела;
в предвечной бездне нащупать струны
....................................................................и боль миров,
поймать пульс Хаоса, с лица безумия
..................................................................снять покров;
где обреченная, огнем палима,
.......................................................роза цвела,
вдаль в беспредельность над кругом Лимба
..............................................................................несут крыла.
Блещут чудовищной красотой картины,
......................................................................пробегающие назад –
нектар для душ, как Люцифер, невинных
и осмеявших нелепый Ад -
душ, неподвластных для Преисподней
и отвергнувших благодать, -
путь озарен сияньем льдов сегодня,
и завтра стелется над магмой гать.
Пусть племя Фауста весь мир истопало
......................................................................за сует суетой,
но не дождаться ввек Мефистофелю
слов: «Мгновенье, постой!»
Что там сделано, что не сделано,
не спросит ни Ад, ни Рай,
но гвалт ангелов или демонов -
как над падалью грай.
В соловьиные кущи,
в пыль цветов, как в метель,
чтоб облечь плотью душу
спускается Тель.
Слаще, чем эвтаназия,
чище хоров светил
оду греческой вазе
поет Израфил.
Дух изгнанья и бездны
завернется в злой вихрь,
и слезой в камень врезана
боль страшной любви.
То ли ночь перед казнью,
то ли черный причал, –
омут лунной фантазии
застыл между скал.
Уголь в сердце пророка,
жжет глагол с вышины,
но вне бога и рока
жар Вечной Весны.
Есть посев, кому жатва?
Есть призыв маяков.
И рыданья веков
на полотна ложатся,
по манию рук
рождается прежде неведомый звук,
и в мир, как ломая решетку тюрьмы,
врываются полчища света и тьмы.
Но вновь бездонная, невыразимая
.............................................................глядит глубина,
в мозгу неслышимо глазам незримо
................................................................поет она.
Бессильно слово, и кисть и мрамор
...............................................................и стон струны;
и время снова ловить упрямо
.....................................................крик тишины;
вспышки ночи, как опьяняют огнем цветы;
и всплывают немые формы из темноты.
То ли бред и призраки, то ли
контур новых нездешних стран,
гонит хлыст азарта и воли
в неисследованный океан,
где запрятаны тайны жизни
и симметрии странных сил,
и орбиты планет нанизаны
на лучи послушных светил,
где неведомо слово вето,
и возможен любой вопрос,
и мгновенный проблеск ответа
может вспыхнуть пламенем звезд.
Муть сомнений, видений, чисел
разольется и унесет
за предел, доступный лишь мысли,
ибо мысль – есть и будет все.
И обрушится хор беззвучия,
...................................................треснет твердь, -
сносит ветер со снежной кручи,
........................................................бьет круговерть;
в половодье ломает льдины прибой весны,
и нисходит волной лавины покой войны;
чтоб лилась без дорог дорога и краска зорь;
а есть вера – так чтобы к богу на: «ты, козел!»
Путь солдата – в сольдо расплата
............................................................и соль слезы;
путь поэта – песня пропета
.................................................и вой грозы;
а для странника есть, конечно, восход – закат,
кружат солнца, но в бесконечности тонет взгляд.
В ночь из ночи летят и снова
....................................................летят светляки,
и свет квазаров тускнеет словно
.........................................................в золе угольки.
x.
Куда летать? До кровати милой
или в небо, где альбатрос?
Или в марево, где тьма застыла,
и в молчании немой вопрос?
Кружат листья, стелются травы,
канул в прошлое старый дом,
и нераздельные долг и право
дальше-больше все твердят: «Идем!»
11.
Горящим путем с сатанинским конем
по бритвам хребтов над Адом,
черным днем, под звездным дождем,
без цели и без пощады.
Крутясь, купается в красных лучах
стяг в выжженной высоте,
сияньем крови в сердце стуча
восход горит на щите.
В пустыне призраков струи теней
ткут абстрактный цветовой узор,
рыцарям смерти и привидений
цари безумия свищут сбор.
И ни ордена, ни сокровищ,
праздник демонов правит свой закон,-
сон разума творит чудовищ,
разум - выпущенный в мир дракон.
И снова скачка в приросших латах;
не спрашивая зачем и почем,
вперед, вперед в страну без возврата
с лучащимся, как мысль, мечем.
В грозу и гром в багровый проем
за взорванным райским градом,
неверным сном вверх вьется подъем
и радостный мрак - в награду.
Отвесные стены бесстрастных гор,
свирепые моря и реки,
полярный мертвый чужой простор
и хищных джунглей ползущий мор, -
право сильного - идти навстречу.
В засаде ждет наготове враг
и трупами каждый шаг отмечен,
ревет и рвет ненасытный страх,
и нет рассвета в роковых боях, –
право сильного - идти навстречу.
Догорает ауто-да-фе в дыму,
как нисходит на ясный полдень вечер,
путь открыт на эшафот и в тюрьму, -
но, право верным быть себе самому –
право сильного - идти навстречу.
В привычно-сонном бардаке дураков
под хор ослов и убаюкивающие речи,
под свист и гимн угроз и смешков
и град говна, как пыль от мешков –
право сильного - идти навстречу.
Зовут огни, как зеркальный ряд,
в невообразимую бесконечность,
в мозгу мириады миров горят,
и мимо стражей все новых врат –
право сильного - идти навстречу.
Прах солнц - дождем за свирепым конем,
пространство - как пропасть Ада;
все тем же путем последним днем
без цели, надежд, пощады.
xi.
Мы делаем первый шаг, и вязнут на старте ноги,
ядром, прикованным цепью, висит и тянет Земля,
горит под Солнцем трава, ложится пеплом дорога,
цветы заносит зола.
Черная кровь пылает, рождает молнию туча,
средь жизни мы в лапах у смерти, средь смерти хватает жизнь,
мы тонем в лужах и в небе, мы ищем в хорошем лучшее,
мы ловим призрачный приз.
Мы с миром играем в игры – разборки или корриду,
мы ловим числа и формы, и то, что нельзя расчесть,
и рухнувший свод небесный сам сложится пирамидой
в проклятие нам и честь.
12.
В делах, заботах, прочей всячине
поток часов и дней бежит,
и белкой, в колесо захваченной,
несется долбаная жизнь.
Кто служит деньгам, кто отчизне,
кто по-просту считает мух,
кто верен спиритуализму,
в бутылке обретая дух;
кто весь в дерьме, кто с позолотой,
кто без участия зачах,
а кто любовью как гарротой
зажат в железных обручах.
В метаниях земного плена,
свой панцирь, как яйцо, круша,
сжигая страсти и стремления,
кричит и бесится душа.
Собака носится за кошкой,
лиса кружится за хвостом, -
зовут мечты, как свет в окошке -
то храм, то кухня, то дурдом.
В часы ночные и в полдневные,
в тревожных снах и наяву,
в постели шлюхи иль царевны,
в палатах, в засранном хлеву,
открытый звукам хоров Рая
мотив нездешний ловит слух
и, кажется, что все вокруг
сияньем новым озаряет,
и инквизиторские клещи
не держат мозг, не хлещет плеть,
и можно птицей в небо блещущее
на светлых крыльях улететь.
Горит маяк земной надежды
и брезжит свыше благодать,
и жребий человека – между
Землей и Небом выбирать.
Но вянут, как серпами срезанные,
цветы весны, златые дни,
и гасит ветер ждущей бездны
лжепутеводные огни;
и глохнет райский глас все чаще, -
и тем упрямей кровь хранит
как ярость звезд в мозгу звучащие
слова Писания Лилит.
И знает память, в гены влитая,
как знает черный океан,
и волк, и поле древней битвы,
и ворон, севший на курган,
что глух небесный свод к тоскливым
птиц обессилевших мольбам,
и что пристало быть счастливым
животным, детям и рабам;
что через время, вечность целую
звучит Лилит немолчный зов,
что не баюкала, не пела,
не навевала сладких снов,
и не склоняла озабоченно
к челу волшебного чела,
но сквозь огонь и холод ночи,
не знающей добра и зла,
как тайну тайн, кружась, носила
вселенский мрак в очах нагих,
встречая смехом все усилия
бесплодной воли всеблагих;
что ни ярмо, ни хлыст, ни вера,
ни цепи правды не смогли
ни усмирить, ни спутать зверя –
отродье бездны и Земли.
Сквозь грязь, и кровь, и катастрофы,
под игры страшных миражей,
он рыщет по тревожным тропам
за гранью грозных рубежей.
Все рыщет...
|
