Актриса
Помню ее, после каждого выступления в полном одиночестве до глубокой ночи устало сидящую за обшарпанным столом в тусклом свете китайского ночника, сквозь невесомый папирус льющего на немую обстановку скудной комнаты тягучий желтый свет. Помню густую струю дыма, ровно поднимающуюся вверх с тлеющего конца сигареты, зажатой длинными пальцами руки, которой она прикрывала свои грустные глаза. И помню ее длинные темные волосы в растреп, не мытые после спектакля.
Чем удачнее было ее выступление на сцене театра, тем дольше она засиживалась, редко и глубоко затягиваясь и еще реже пригубливая широкий стакан крепкого виски со льдом. Она надолго задерживала плотный дым в легких, и потом медленно выдыхала, позволяя ему стекать с сухих губ. В перерывах между затяжками ее бездонные серые глаза обращались в никуда, словно она оставляла свое тело, отправляясь бродить по темным улочкам Парижа под руку с самой смертью. Мысль о смерти ее совсем не пугала. Иногда мне казалось, что она где-то обрадовалась бы, увидев ее на пороге в свою комнату. Но смерть сама должна была прийти за ней, показывая, что ей пора покинуть этот мир. А были суматошные, запутанные нескончаемыми переменами 30-е годы. Каждый день она инициативно работала, полностью выкладываясь на репетициях и особенно при зрителях в зале, и всегда находила время для разговора. К ней приходили раскрыть душу разные люди, в ее гримерной каждый говорил искренне, и каждого туда влекло. А она слушала и слушала, никогда не перебивая, порой за весь разговор не произнося ни слова.
Такая у нее была жизнь: репетиции, выступления, гастроли, праздничные столы и разговоры в гримерной, радость и веселье днем, и нескончаемые меланхолические ночи. Она была знаменитой и по тогдашним меркам вполне обеспеченной. Но знаменитость и обеспеченность были днем, день кончался, и наступала бескрайняя вечность ночи, когда ее одолевали никому неизвестные мысли. Помню, я зашел к ней одной такой нескончаемой ночью и без слов опустился в кресло рядом. Она посмотрела на меня только через несколько минут, медленно переведя взгляд из того ужасающего «ниоткуда», которым была всецело поглощена. С минуту она потерянно смотрела в глаза, а потом хриплым голосом тихо сказала: «Мир – такое дерьмо». И, задумавшись над своими словами, глубоко затянулась сигаретой. Эти слова запомнились мне навсегда, и то лицо, с каким она их произнесла. Оно было отчаянное, вспаханное постоянным гримом и болезненно-белым, покрытое пепельными тенями. И крепкий запах табака, стоявший в комнате.
Она никогда не спала хорошо. Она засыпала или за столом, или в одежде поверх одеяла, в которое заворачивалась уже во сне. Сон был продолжением ее нескончаемой ночи. Ей снилось ничего, и это ничего длилось вечность. А после этой вечности был день, и она никогда не помнила, как он начинался. После вечности она вдруг оказывалась или уже в театре, или на пути в него.
И в бессонную ночь после ошеломляющей премьеры ей надоел этот мир. Она выпила яд и умерла, так и не дождавшись смерти на пороге. На следующий же день на первых полосах всех вечерних газет были статьи о самоубийстве известной актрисы театра, а на похороны, помимо остальных, пришли все те, кто хоть раз разговаривал с ней в гримерной. Их скорбь была искренней и бездонно глубокой, как глаза, устремленные в никуда.
© Филин
(Опубликовано 19-Mar-03) Отзывы: 1
Ссылка: http://kotlet.net/article.php?story=20030318110900324
Котлеты и Мухи: Начало | Автопилот: следующее!