Я подошёл к ночи и сел совсем рядом. Она смотрела на меня долго. Тепло и тихо. Я не знал, что говорить. Но, оказалось, знала она.
Оказалось, она видела все мои вопросы и помнила каждую мою слезу. Не говоря ничего, она наклонилась ко мне и кивнула на луну.
Луна была бледно-жёлтая, но постепенно начала едва заметно отливать красным. И я увидел в ней то, что хотел никогда больше не видеть вновь….
Как было бы красиво, если бы жизнь началась сразу так: жил-был на свете славный рыжий Тушканчик. И был у него маленький Шкафной Зверёк…
Но ещё больше было бы в этом беды. Не было бы ни теперешних печалей, ни слёз, ни мокрых рукавов… Но не было бы тогда и этого тихого счастья, когда ещё одна тревожная мысль развеяна – вместе; когда можно вылезти из шкафа, чтобы поговорить легко и без грусти; когда можно не возвращаться под любимый старенький плед, а залезть под тушканчиково одеяло и уткнуться носом в ладошку…
А ведь до этого была темнота. Без звёзд и луны, совсем без света. Не ночная, манящая, а пустая, жестокая и уничтожающая темнота.
И было в ней много всего разного. А ещё было то, что я сделал светом. Ему так хотелось быть светом, что счастью его не было конца. А потом оно само и привело этот конец.
Ведь казаться можно очень недолго. И если ты – тьма, а хочешь быть светом, и тебя делают светом, – будь им. Иначе скоро ты опять превратишься во тьму.
Так и получилось. Сложно стать лучше, но если у тебя получится, ты будешь даже светлее тех, кто уже рождён был светлым. Родившиеся светлыми тоже нередко становятся потом тьмой. Потому что сами слепнут от своего света и перестают из-за этого его хранить.
И вот мой выдуманный свет вновь стал тьмой. Мне было больно, ибо эта темнота была ещё страшнее прежней, это была темнота после пусть мнимого, но всё-таки света, и с каждым днём эта темнота отнимала часть моей души. И уже не оставалось сил, не оставалось ничего, кроме одного стремления.
Я знал: в этом мире есть кто-то, кто ждёт меня и сам того не знает. И я должен найти его, и тогда на моём небе зажгутся звёзды. И все эти мысли рождались, пока я смотрел в луну. Было больно и страшно, но я смотрел, не отводя глаз.
Я вновь почувствовал раны, но понял, что они были нужны. Я винил себя за ошибки, но понял, что они были шагами к истине. Я ругал себя за то, что когда-то мог любить кого-то – ещё до Тушканчика, до моего рыжего Тушканчика… А потом понял, что не любил. Тогда я только готовился к тому, чтобы полюбить. Я узнал темноту, чтобы научиться потом ценить и беречь звёзды – наши с тобой звёзды, Дружище…
Отвернувшись от луны, я взглянул на ночь. За всё это время она не произнесла ни слова, но какую важную мысль она мне подарила… Её делом было указать, куда посмотреть. А дальше я опять шёл один. И ведь пришёл… и пришёл спокойным.
Я понимаю, как много всего важного мне ещё предстоит узнать и понять. И сердце стремится к этому и смотрит туда… Смотрит в прошлое, чтобы понять настоящее и принять будущее.
Ведь жизнь началась так недавно, Дружище. Она началась только тогда, когда мы друг друга нашли. И вот теперь надо жить. Нам будет тяжело, у нас появится ещё много сложностей, и ещё много ночей уйдут не на лёгкие разговоры, а на то, чтобы объяснить многое самим себе. Но ведь без этого нельзя. Главное, что мы есть теперь. Есть не рыжий Тушканчик и Шкафной Зверёк отдельно, сами по себе. Есть рыжий Тушканчик у Шкафного Зверька и Шкафной Зверёк у рыжего Тушканчика. Есть мы, есть мы вместе. И вместе мы будем идти.
И теперь уже не важно, что было раньше.
Многое ещё я увижу и обдумаю. А сегодня всё… Я опять заглянул в глаза ночи, и она улыбнулась мне на прощанье…
… Всё, я снова здесь теперь, в кармашке. И не только я, но и все мои мысли. Дружище, поправь платочек, сегодня очень сильный ветер…
Да, теперь тепло. Да, давай спать…
|
