Шевелиться не хотелось. Впрочем, не хотелось вообще ничего. На улице стало темно, а в доме так совсем глаз выколи.
- Эй, ну не умирай, - позвал Женька. Я повела плечом и ничего не ответила. Что можно ответить на это?
Он принес керосинку – комната будто ожила, все предметы зашевелились и замерли в новых позах, когда лампа была поставлена на стол.
Где-то я уже видела эту картинку – темные бревенчатые стены, черное окно, в нем отражение огня и двух лиц, очень красивых в полумраке. На столе две алюминиевые кружки, пачка сахару и хлебные крошки.
Где же это было: «Здесь на границе листопад,
И пусть вокруг одни дикари,
А ты за тысячи миль отсюда –
Две чашки всегда на моем столе…»?
Не в моей жизни. Или в моей, но так давно, что я не помню. Кто я? Откуда?
Жалко Женьку. Тяжело со мной. Свалилась дура-девка на его голову.
Я бы написала роман о своей дурацкой любви, но он получится банальным. Я ей жила, дышала, а она меня обманула…Я сворачиваюсь кольцами вокруг своей беды, и грею ее, и охраняю от чужих глаз, чтобы никто, никто не узнал, что она у меня есть.
Просто кинуть ее нельзя – с ней надо прожить часть жизни, чтобы достигнуть чего-то. Я еще не знаю, чего; но оно там, далеко впереди, куда я, маленькая, еще не могу заглянуть.
У меня внутри черная буря, а стены бронированные. И я кажусь людям спокойной и уравновешенной. Только те, кому не все равно, чувствуют мертвенный холод и видят тоску, бьющую фонтаном из глаз. Женька на его несчастье из них.
- Юлька, ну не майся! Расскажи, что с тобой творится, легче ведь будет!
- Жень, я…- и все. И слова упираются, отказываются появляться на свет. Говорю, помотав головой: - Не могу, разучилась.
- Тогда пиши. Бери ручку и пиши.
- Кому, тебе?
- Да кому хочешь. Хоть предкам, хоть потомкам, хоть Господу Богу.
- Да ну…
- Ты себя давно видела? – тихо спрашивает Женька. - Тебя же, встретив на улице, за мертвяка примут и схоронят! И кол осиновый вобьют. Пиши, все пройдет.
Все уже прошло, Женька. Все прошло, и больше ничего не будет.
«Привет, Юрка! Знаешь, я все вспоминаю нас с тобой, нашу сумасшедшую весну, и думаю… Юрка, зачем это все было? Чего ты хотел тогда? А чего ты хотел позже, когда появлялся у меня на пороге?
Мои нервы похожи на тряпочку, которой целый год мыли посуду. Знаешь, Юрка, почему я тебя прогнала тогда? Потому что это ты их такими сделал.
Какой же ты дурак, Юрка! Что ты наделал?!»
«Ну слушай, Женька, мою историю. Дело было так. Его звали Юрий, мы познакомились на автовокзале в другом городе, в общем даже неважно, в каком. Не знаю уж, какая нелегкая нас там столкнула. Я куда-то ехала, он тоже. И вот ночь, зал ожидания. И никого, кроме нас. Слово за слово, о том, о сем. И так легко мне с ним было, я сразу почувствовала какое-то родство. У меня тогда были какие-то неприятности, и он, успокаивая, взял меня за руку. Мы уснули как две птицы, склонив головы друг к другу.
Утром приехали в Москву и разлетелись, почему-то даже не обменявшись телефонами. А на следующий день встретились в метро. И поехали ко мне в гости.
Я никогда не думала, что так бывает на самом деле. Что можно умирать от счастья и тосковать до слез, когда человек выходит в магазин за сигаретами. Он рассказывал про свою девушку, но каждый вечер приходил ко мне, и вскоре ее бросил.
Мы могли молчать, могли петь песни хором. Мы говорили глазами и жестами. Мы исполняли желания друг друга до того, как они были высказаны. Незнакомые люди на улице считали нас семьей. Бабушки предлагали купить ползунки; дескать, пока рано, но скоро пригодятся. Ты можешь мне не верить, но это действительно было.
Женька, ты веришь, что у каждого есть своя половинка? Я верю. Более того, я знаю, кто это для меня.
Но он так не думал. Он не уставал повторять, что это ненадолго, что мы все равно скоро расстанемся. От этого уставала я. Не знаю, чем уж он объяснял свою непреодолимую тягу к моему дому, ко мне, но я слышала только его мрачные пророчества.
А потом – тоже банально, да? – я застала их с моей лучшей подругой. Он ей объяснил, что мы просто друзья, а он ищет свое счастье. Что он хотел помочь в трудный момент, а я – вот дурочка! – влюбилась, хотя он и повода-то не подавал.
Я захлопнула свою дверь и неделю пролежала на диване без движения. Все это время у меня внутри не прекращалась работа по зашиванию ран. И к концу недели я встала уже слегка ожившей, по крайней мере внешне. Взяла себя в руки и вернулась на работу. Я ни секунды не могла быть одна – мне становилось страшно и больно. Ревела, металась, искала хоть кого-нибудь. А Юрка мне снился.
В конце концов я оклемалась. Больше не болело внутри, но солнце так и не загорелось. В общем, оказалось, что я мертва.
Уже будучи трупом познакомилась с Лешкой. Мне было все равно, и я стала с ним спать. Потом появился Димка, я и ему не отказала. И Мишке, и второму Лешке…
Однажды, полгода спустя, я увидела на пороге Юрку. Он сказал: «Юлька, я все вспоминаю тебя, нас с тобой. Хорошо ведь было? А теперь будет еще лучше!» - и уволок меня в комнату, и стал целовать. Так, как никогда не целовал. Я ожила! Как спящая царевна! Мы обнимались, как сумасшедшие.
А через несколько дней он снова сказал, что нам не судьба быть вместе. И как бы нам хорошо не было, привыкать к этому нельзя. Тогда моя раковина захлопнулась навсегда.
Он ушел, а когда пришел снова, я его не впустила, напомнив его же слова. Мое сердце рвалось на куски – Женька, это тоже не красивые слова, это правда! Оно рвалось, а на пол падали капли крови. Он посмотрел мне в глаза, пожелал счастья и ушел. Я закрыла за ним дверь и рухнула без чувств.
Бросив все, уехала на юг.
Знаешь, Жень, жизнь очень жестокая штука, она славно забавляется порой. Больше всего мне хотелось кинуть что-нибудь тяжелое во все свои воспоминания, чтобы они разлетелись вдребезги. Чтобы рассыпался на миллиард осколков и тот южный город с его щемящими, рвущими душу запахами и зеленью.
Чтобы осколки сверкнули на солнце и погасли. Чтобы никогда-никогда больше не беспокоила меня эта девчонка в желтом сарафане, солнцем сияющая под окнами: «Юра! Юра! Я приехала! Выходи!»
Вернулась. Снова закрутилась моя новая московская жизнь. Миша, Дима – эти двое умудрились в меня влюбиться.
Но знаешь, я больше не верю. Никому! Ни одной живой душе! Теперь я выросла и знаю, что любви не бывает, это просто сказка. Бывает легкая приятельская дружба. Дружеские объятия и поцелуи, дружеский секс. Иногда я вижу себя со стороны и ужасаюсь – до чего цинична и жестока! Я знаю, что он уехал куда-то в другой город. Я, как видишь, тоже. Но судьба – сто процентов – нас столкнет еще не однажды, потому что она предназначила нас друг другу. И мое мертвое сердце (без единого чувства ныне) снова оживет и начнет капать кровью.
Я свернула со своей дороги в какой-то дремучий лес, и даже из него выбралась, но куда? Не узнаю ничего! Все другое, не такое, как было раньше. Мне непонятны отношения между людьми, их поступки, их интересы, пристрастия и желания. А я стою, ошалевшая, и не знаю, в какую сторону идти. Я потеряла твердь под ногами.
Черт возьми, Женька! Как разорвать этот замкнутый круг? Я его люблю. Ненавижу. Хочу встретить кого-нибудь, с кем буду счастлива, но всех высмеиваю, посылаю, и не доверяю ни на йоту. Хочу влюбиться, но не знаю, не помню, как это. Хочу быть вместе с человеком, с которым никогда вместе не буду, потому что… Не хочу? Да, потому что не хочу.
Никогда не думала, что такое может случиться со мной.»
Женька, дочитав, положил тетрадь на подоконник.
- Знаешь, что я еще забыла написать?
- Что?
- Что всем все безразлично, хоть я подохни на улице.
- Это ты врешь, Юлька. Мне не по фигу, хахалям твоим московским тоже.
- А вот им-то как раз по фигу. Мишке, разве что.
- Ты поправишься, я тебе как врач говорю.
- Когда?! – еще одна порция тоски вырвалась со словом.
- Неожиданно, - улыбнулся Женька. - Юлька, не болей! Давай чай пить.
Мне безразличен его наигранный, беспомощный оптимизм. « Две чашки всегда на моем столе…» Для кого мне упрямо хранить вторую? На моем столе чашка одна.
|
