И губы, умеющие извлекать протяжные, длинные стоны,
И волосы, пахнущие много лет одним и тем же прохладным запахом,
И руки, в которых бьётся в истерике плоть саксофона,
И кофе, такой невозможно горький, и сигарета с утра, вместо завтрака.
Всё это ляжет в мои стихи, в кошмары, в сны, в записные книжки…
И останется мне надолго. Мне хранить и молчать об этом.
Кто-то, глянув в меня, поймёт: не моё, чужеродное, лишнее.
Я, может, тоже это пойму, забыв тебя и дожив до лета…
Вот только завтракать перестану. И кофе горький. И дым табачный.
И кожа намертво пропитается одним и тем же запахом сладким.
Где научилась так бить по роже, и материться сквозь зубы смачно?
И гладить пальцами гриф гитары, чтоб струны выли и бились в припадке
Всё это станет почти моим. Как память мышц, как иглой по коже…
Как будто я повторяю фразы из прошлых жизней, из древних песен.
Как будто кофе и сигарета сквозь сонный взгляд разгадать поможет,
Как получилось, что мой мирок с твоим уходом стал слишком тесен?
Но я привыкну, почти забуду, почти поверю, но мелко вздрогну,
Когда таким же, знакомым жестом изгиб гитары к себе прижму.
И запах кофе, как запах кожи. Я память мышц. Не своих. Я помню.
Как ты мне пела… Со мной всё ясно. Сквозь запах кофе в густом дыму.
|
