 |
| Гляделки |
|
05-Aug-04 08:49
Автор: Oskar Раздел: А было так... |
|
Глаза в глаза. В упор. Переплетая дыханье. Не моргая и не отворачиваясь. Сплетая ресницы и соприкасаясь лишь дыханьем. Если смотреть пристально и неотрывно, долго, на сколько это только возможно, то можно раствориться, можно сойти с ума, можно умереть. Просто так, умереть и все. Как? Да очень просто. Просто остановиться во времени, в пространстве. Ведь смерть ни что иное, как остановка. Остановка всего. Движения, времени, бега частиц и потоков. Это инферно. Это потеря себя в великом окружении, это…смерть.
Глаза имеют цвет. Разные глаза и разный цвет. От пошлых, откровенных и глупых, из за своей тупости коровьих гляделок, до вертикальных кошачьих зрачков своенравия и подхалимства. Все глаза имеют форму. Азиатски узкие или идиотски вытаращенные, прищуренные и распахнутые, большие и маленькие.… Все глаза что-то имеют, только не ее. Ее глаза не имеют, ни цвета, ни формы, ни яблок, ни зрачков, ни оттенка, ни прищура – как не может ничего этого иметь глубина, затягивающая и поглощающая. Только колыхание, только вечность, только безмолвие, обрамленное океаном волнистых ресниц. Кажется это не совместимо и не возможно, но стоит лишь на краткий миг заглянуть в эту бездну, как движение крови по жилам и венам останавливается, как противная дрожь пробегает от макушки до кончиков ногтей, как приходит осознание, что из этого омута, выйти уже нельзя. Они зовут и держат на расстоянии, они плачут и смеются одновременно, они губят и возрождают, поднимая из праха и давая искры жизни. Они не старятся и не молодеют, они всегда мудры и юны, как молодая весна, как майская трава или первый снег.
Они могут смотреть обжигающе и горячо, но чаще в них виден покой и нега, спокойствие и любовь.
Иногда светлая, не послушная челка падает со лба, на миг, закрывая ее взгляд, но задорный взмах головы отбрасывает ее назад, на место и опять глубина зовет и манит, не останавливаясь и не отпуская.
Можно пробовать бороться, можно вырываться из водоворота взгляда, но это бесполезно, это не возможно и нелепо. Можно рвать жилы, пытаясь, хоть что-то изменить, хватаясь за соломинку, других взоров, но возвращение в ее омут неизбежен, как неотвратима, рано или поздно, сама смерть.
Как она прекрасна, как тонка, изящна, желанна. Хочется петь, кричать, размахивать руками, бежать, куда глядят глаза. Хочется жить и жить только для нее, ради нее и возле нее, не сводя с нее глаз и пытаясь, своим скудным умишком, постичь великую тайну ее взгляда.
От нее не может быть не спасенья ни защиты. Она смотрит сквозь толщу бетона и расстояния тысяч верст. Даже если она молчит, глаза кричат. Кричат о тоске и боли, при расставании и сумасшедшей радости, при встрече. Скрыться от ее взгляда не возможно, не реально, не естественно, не хочется. Наоборот - глупое, щенячье желание, постоянно быть у нее на виду, преобладает над всем тленным и суетным. Тяга быть рядом, ломает все на своем пути, как крушит тонкий, первый ледок, тяжелый, подкованный каблук.
Не понятно – зачем все остальное? Нелепая беготня и суета, погоня за чем-то земным, ощутимым и от того удивительно пошлым. Не нужно больше ничего и не нужен ни кто. Достаточно только раз посмотреть в эту глубину, что бы понять, что нет больше ни голода, ни болезней, ни бедности, ни богатства, ни людей, ни звезд. Ничего, кроме сумасшествия и благодарности всевышнему за это умопомрачение.
- Я тебя люблю! – чуть слышно шепчут губы.
- Я люблю тебя! – опять шепчут губы и касаются ее губ.
Пусть горит весь мир, пусть рушится вселенная, пусть не станет ничего – лишь этот взгляд, лишь один миг, одно прикосновение, искупят все и все возродят.
Шелк и бархат, восторг и счастье. Миг, растянутый на века и эпоха, спрессованная в мгновенье.
- Ты будешь моей? – чуть слышно и робко.
Касание губ. Еще и еще.
- Да! – ответ, угаданный лишь по движению ресниц.
Свершилось – она согласна!!!!!!!!! Почти звериный восторг. Почти кома.
Опять губы. Тонкая рука с длинными пальцами, доверчиво заброшенная на его плечо и почему-то травяной запах ее волос, сплетающихся в струи водопада, летящего сверху вниз волшебными брызгами.
Обшарпанные стены и голоса за фанерной перегородкой не в счет. Сейчас ничего не в счет. Кроме нее. Кроме ее согласия принадлежать ему и только ему.
Пламя свечи. И в мерцающем, призрачном свете ее глаза….
Бля!
Душераздирающая телефонная трель.
Опять.
У-У-У-У-У-У.
Как все осточертело.
Подруги. Ее подруги. Жаль, что нельзя их утопить. Или просто удавить, на худой конец. Надоело. Все надоело. До вязи в зубах, до рычания в глотке, до истерики.
«Раздолбить, что ли этот телефон об стену?».
Не получится. Она уже схватила трубку своими тощими пальцами, с разукрашенными когтями. Уже скорчила довольную рожу и начала каркать в мембрану. Да она даже не разговаривает. Она же не умеет этого делать. Все что она может делать своим ртом, так это только жрать, бубнить, бормотать и каркать в телефон.
«Господи! Ну, в чем я так провинился?».
«Как я мог! Ведь трезвый был!».
«Отвернуться! Обязательно отвернуться, иначе последствия могут быть не предсказуемыми!».
Скрип дивана от усилий пружин в очередной раз выдержать нагрузку переворота тяжелого тела. Подушкой накрыть голову. Зарыться поглубже. Все что угодно, лишь бы не слышать, лишь бы не видеть и даже не думать о ней.
«Вот сейчас она плюхнется на банкетку, стоящую под телефонной полкой, потом обопрется спиной о стену и усядется так. Мерзко растопырив, при этом ноги, полу прикрытые полами старого халата».
Эти толстые ляжки, трущиеся друг о друга, способны доконать, кого угодно, ввести в кому, довести до инфаркта, или еще до чего похуже, хотя, что может быть хуже. Только она! Так она и будет сидеть, пол часа, час, или больше, пока не перемоет кости всем знакомым и не очень, актерам и певцам, соседским собакам и кошкам, попугаям знакомых и уличным воробьям…
У-у-у-у бля!
«Крыса вонючая!».
Телефон, телефон, телефон и ляжки, стрекочущие и трущиеся между собой, как лезвия ножниц. Порой приходит ощущение, что слышится скрип, от их соприкосновения, скрежет щетины, которую она так и не удосужилась соскоблить бритвой или как ни будь по-другому.
«Как можно висеть на телефоне по несколько часов подряд? Как можно так уродливо ухмыляться, в телефонную трубку?».
«Сколько же времени я это терплю?».
Несколько лет. Несколько долгих, страшных лет. Работа, с работы, сон, подъем, завтрак, обед, выходные, отпуск… - и все время рядом, эта крыса – у-у-у. Правда есть выход. Каждый день, вечером, после смены, заход в «стекляшку» и принятие на грудь. Вот тогда даже она расплывается, затуманивается, становится абстрактнее, приемлемее. На нее даже можно смотреть, несколько секунд, не отворачиваясь, по крайней мере, пока он не откроет пасть и не начнет горлопанить. В принципе, ее можно не слушать, это даже необходимо. Талант отключения слуха вырабатывается с годами совместной жизни. Он проявляется примерно на третьем году совместной жизни и потом, развивается месяц за месяцем, год за годом. Если прожить с ней достаточно долго, то он отточится до шедевризма. Только возможно ли это? Вряд ли! Кроме пасти, из которой раздается то клекот, то карканье, то звук воды, как в бачке унитаза, она имеет еще множество отвратительных черт и придатков тела. Даже не тела, а туловища. А ее рожа. Ее отвратительная пухлая физиономия. Обычно накрашенная, какой то сранью, но утром, это нечто! Не возможно понять, что она напоминает. Иногда это последствия погрома, в еврейских кварталах, устроенного нацистами. А иногда затертую до дыр, салфетку, используемую в загаженной столовой общепита. Так или иначе, но смотреть на это, не представляется никакой возможности. Даже лицом это трудно назвать. Какое там лицо!? Рыло! Жабья морда!
Точно! Она походит на жабу. Скользкая на вид, с пастью, тянущейся от уха до уха. И хорошо когда эта пасть хотя бы полуприкрыта, но когда возле нее появляется телефонная трубка и она начинает в нее квакать…
«- У-У-У Сука!»
А глаза! Эти почти не закрывающиеся глаза земноводного. Огромные, выпученные, постоянно крутящиеся из стороны в сторону, да к тому же обрамленные всеми возможными изуверствами косметики, плюс спутавшаяся от туши щетина ресниц.
«Вот ведь взгляд!»
«Охренеть можно!».
Глазные яблоки, вытаращенные чуть вперед, нелепо торчат, придавая и без того глупой физиономии, особенно идиотическое выражение. Белки, так те вообще, имеют постоянно нездоровый, по кроличьи красный оттенок, лопнувших капилляров. Роговица, буро зеленого цвета, что мгновенно наводит на мысль, о ее болотном происхождении. Но самое мерзкое и удивительно отталкивающее, так это зрачок, который старается вылезти, отвратительной выпуклостью, над всем остальным. Порой, кажется, что он бесцветный, порой приобретает слабый оттенок, но на такое короткое время, что уловить его просто не возможно.
«Жаба! Просто жаба!».
Опять скрип дивана. Левый бок затек и почти ничего не чувствует, пора переворачиваться.
Снова переворот. Снова вместе с подушкой натягиваемой на голову. Снова…
Она все еще висит на телефоне. Все еще там. Она всегда была там и всегда будет. От нее нет спасенья, нет защиты.
«За что! Господи!».
«А вот интересно, сильно ли надо сдавить шею пальцами, чтобы он хрустнула и сломалась?».
«А вот хотелось бы знать, сколько надо мышьяка…?».
«Бля!».
«………… ………………………!!!???».
Ее взгляд неотрывно скользил по пузатому существу, которое забавно ворочалось на диване. Его голова была аккуратно спрятана в подушку, которую он придерживал руками и которая двигалась в такт его свистящему, хриплому дыханию и беспокойному движению.
Ей было все равно.
Дань традиции. Каждый вечер встреча увальня, заползающего через порог. Увернуться от перегара, разившего от него. Отпрыгнуть в комнату из прохода, ведущего на кухню. Просочиться вслед за ним и за то время, пока он хрипло матерясь, устраивает свой раздавшийся зад на табуретке, наложить в тарелку всякой всячины, выдернутой из под крышек сковороды и кастрюли, стоявших на плите. Тарелку необходимо водрузить перед харей пришедшего и швырнуть вслед за ней ложку или вилку. От куска хлеба он тоже никогда не отказывался.
Отвернуться к плите, или к холодильнику, делая вид, что чем то занята. На самом деле приложить максимум усилий, что бы не видеть, как куски пищи, попадают в сальные губы, с которых капает жир и исчезают в пищеводе, на последок пройдя сквозь мельницу хомячьих щек.
Нажравшись, он медленно следует к дивану, где обычно застывает, в позе испуганного страуса, пряча полу плешивую голову в подушку.
«Все! Больше он не способен ни на что!».
Смотреть на него нет сил, нет желания и нет времени. Телевизор на кухне. Начинается очередная серия, про какую то мексиканскую дуру. Мексиканка отвратительна, мерзка, тупа и похотлива, но только бы не видеть его.
«Слава богу! Телефон!».
- Алло! Да, это я! Привет Зин!».
«Как все надоело!».
Даже Зинка надоела, но лишь бы только не смотреть на него!
- Я люблю тебя! – опять шепчут губы и касаются ее губ.
Шелк и бархат, восторг и счастье. Миг, растянутый на века и эпоха, спрессованная в мгновенье.
- Ты будешь моей? – чуть слышно и робко.
Касание губ. Еще и еще.
- Да! – ответ, угаданный лишь по движению ресниц.
Пламя свечи. И в мерцающем свете ее глаза…
ПОЧЕМУ?????????
|
|
| –> |
|
|
| Автор: ДЕВЫ - 05-Aug-04 08:55 |
ибо написано сильно.
Поправьте опечатки, плз.
С уважением,
----
ДЕВЫ-> |
| |
| Автор: Tatjana - 29-Mar-07 01:31 |
и не просто правда, а обыденность
и никто не сходит с ума
и никто не вскрывает вены
ПОЧЕМУ?
-> |
|
|
|
