Мы расстались в 1971, думали - навечно.
Маму не выпускали долгие четыре года, иногда и письма ее не пропускали, как и мои.
Это все, что осталось с тех пор...
В ОЖИДАНИИ МАМЫ
Коляску запрягла тоска
И погоняет по ухабам.
Я так зажат в ее тисках,
Как бы в объятьях жабьих.
И не предвидится просвет...
И завтра мама не приедет:
Они ответили ей: "Нет".
И из письма, причина - дети.
И снова тяжесть тысяч верст
Бездонной пропастью пробила.
И лишь воспоминаний хвост
Следы мне заметает милых.
Мне завтра их не повстречать,
Как не увидеть послезавтра...
Тоски холодная печать
Штампует ожиданья астры.
14 июля 1972
КАК ТЯЖКО ЖДАТЬ
О, наш Всесильный Б-г,
В Тебе одном ищу
Спасения от тяжких прегрешений.
Лети ко мне, лети,
Родимая, скорей!
(Вам, видно, не дождаться разрешений.)
Ждать трудно, тяжко, злей.
Так мучаться в бессильи.
Преграды все смети
и доброту излей,
На всех родных и милых.
24 июля 1972
НЕ ПИШЕТ МНЕ МАМА
Не пишет мама мне.
И сердце так болит.
Ах, почему она не понимает,
Что с нею я во сне
И утром, что брезжит,
Неясной болью сердце зажимает.
Так тяжело теперь,
Давно не было так.
Я целый год в томленье
ожиданья.
Как загнанный я зверь,
Нас окружает мрак -
И рушится основа мирозданья.
Из сердца страстный крик:
- Родная, отзовись!
Ведь без тебя я просто жизнь не мыслю.
Как древний тот старик,
Шлю стон бессильно ввысь,
Как будто бы свою встречаю тризну.
О, если бы я мог
В тебя вдохнуть душу
И передать всю ясноту виденья!
Пускай услышит Б-г!
Я слёз не иссушу,
Молитвенно шепча стихотворенье.
29 июля 1972
На Внуковском аэродроме Москвы мы с мамой расставались навсегда...
Мама, мама, когда я сумею
Снова милую к сердцу прижать?
В мире смертный заставить не смеет
Навсегда сыновей провожать.
Разорвали нас длинные версты
Да границ полосатых столбы
И сердца, что к страданиям черствы.
Им т а к о е же, если бы...
Будто сердце надвое порвали,
И заставили биться куски.
Мы с тобою еще ближе стали,
Но седеют в разлуке виски.
Мама, мне бы тебе на мгновенье
Передать весь запас своих сил,
Я бы мог побороть все сомненья,
И давно вместе с милыми был.
Июнь 1972
КТО ПОСМЕЛ РАЗОРВАТЬ
Сколько дней нет письма?
И тоска без конца,
Будто вечность сама,
Мчит под звон бубенца,
Заслоняет весь мир,
Заполняет мой дом,
И как пьяный сатир,
Машет мерзким хвостом.
Мама, мама моя!
Кто посмел разорвать?
Разве между стоят
Там, где лишь сын и мать?
Все позволено ИМ,
Как в кошмарном бреду...
Сквозь тревожные сны
Я ночами бреду.
29 августа 1972
БУМАЖКА ИЗ ПИСЬМА.
Я глажу бумагу, что мама держала,
Которую мне через море послала.
И запах, до боли мне так дорогой,
Вдыхаю, и глажу бумажку рукой.
А идише маме, а таере маме!
Ты вечно для сына была самой-самой.
И будешь такою, кто б что ни хотел.
Пою тебе гимны, как прежде я пел.
Тебя не пускают заботы и версты, -
Они без души и к страданиям черствы.
Но в наших сердцах тот же трепетный ритм,
И сердце твое мне в ночи говорит,
Всё на ухо шепчет, баюкает лаской,
Как в детской давнишне-заправдашней
сказке...
Я глажу бумажку, что мама держала.
О, как это много, и как это - мало.
1972
Два долгих года маму не выпускали из СССР. И письма ее тоже не пускали...
ТАЙНОПИСЬ. (Секретное письмо).
Нет и нет от родимой письма.
Вновь тоски замоталась тесьма.
Кто-то там, на кордоне глухом,
Всё колдует над милым письмом.
Между строчек желая прочесть,
Позабыл он про совесть и честь,
Так за месяц и не проявил
Наших с мамой секретных чернил.
Только разве дано им прочесть,
Что в письме между строчками есть?
Над строкою следы от слезы,
По чернилам, скользя, поползли.
Сотен слов недосказанных боль
Исполняет секретную роль...
А вот вздохи пришиты строкой.
Уголок, смятый мамы рукой...
Запах, запах - до боли родной,
Оставляемый только одной.
Не прочесть им все тайны сердец.
И когда ж им понять, наконец,
Что не смогут навеки разнять
Даже годы ребенка и мать.
Тысяч тайн и секретов письмо.
Их цензуре прочесть не дано.
Снова верю - сегодня придет
Твой листочек, что сын долго ждет.
3 июля 1973г
РАЗЛУКА НАВЕКИ
И вот таможня Московского аэропорта.
Вежливые таможенники с тяжелыми глазами,
Липучими руками, движеньями пронырливыми...
Стеклянная стена...
Такая сплошная, такая глухая,
Как будто тебя уже вмуровали
В стеклянный мавзолей,
Или ты каким-то чудом
Вдруг вырвался из него.
За стеною мама.
Сверху вниз...
Такая маленькая и прямая.
Страшно стиснуты руки
Одна в одну.
Тоскливый взгляд
И вымученная улыбка:
- Сына забрали.
Где ты, мой мальчик?
Куда и зачем?
За что, за что, за что?
Когда еще увижу тебя, мой...?
А другие провожающие, тоже - такие,
Окружили тебя, пытаясь утешить,
Или заговорить свое личное горе:
- Какой же сын у тебя красавчик.
Настоящий герой... Молодец.
Суетливым ты отвечаешь на идиш.
А взгляд твой прикован лишь к нам,
И мысли пронзают стеклянную стенку,
Глухую, отнявшую сына и внука,
Врываясь в мой мозг, так и сверлят его:
-- Мама, мамочка... Мамеле... М а м а...
***
Ты так и стояла
Прямая и страшная,
С сухими глазами
И спазмами в горле
Ты так и стояла
Все долгие годы.
Ты так и стояла
За строчками писем,
За ожиданиями весточки
С латинскими буквами телеграмм.
Ты так и стояла
В городском телефоне
За ожиданиями моего звонка...
***
И вот ты с нами, мама-мамочка.
Ты обнимаешь нас и внуков,
У которых не была в дни рожденья,
Не танцевала на Брит-Мила...
Мы вновь иногда почему-то спорим,
А как не поспоришь, когда - Мендельсоны.
Но... Предо мною порою стоишь ты
Каменною статуёю
За той стеклянной стеною.
16 февраля 1975г.
|
