Пятидесятирублевка
Мне в детстве часто снился этот сон. Злосчастная кредитка достоинством в пятьдесят рублей. Она – большая, существенная, солидная, красная с овальным портретом Ленина. Я вижу ее, лежащую на столе. Я то хочу оставить ее для мамы, то вновь беру ее и украдкой кладу обратно себе во внутренний карман. Когда я выкладываю ее в очередной раз, она вдруг начинает шевелиться, как живая. Ленин укоризненно смотрит на меня, неожиданно лукаво подмигивая мне…
Вспомнился случай. Я приехал в поселение «на территориях» Бейт-Эль, где тогда с женой и двумя маленькими детьми жил в караване мой второй сын. Их не было дома, и они предоставили мне караван, чтобы я мог провести время и отдохнуть перед медицинской передачей на радио «Аруц-7». Было тихо, полутемно. На стене висел портрет Хафец Хаима, праведника и большого еврейского ученого, выполненный оригинальным способом. Портрет не был нарисован обычным образом, он состоял из ивритских букв, слов, текста. Портрет Исроэля Меира (Хафец Хаима) был изображен текстом слов. Кстати, такая же линогравюра уже несколько лет висит и у нас дома, но с нею никогда не происходило ничего сверхъестественного. Я прилег на диван, чтобы отдохнуть перед выступлением после дороги среди враждебных арабских поселений.
Кстати, и сам приезд был необычным. У меня не было машины, и я ждал автобуса на остановке при выезде из Иерусалима. Многие из ожидающих «брали тремп», искали «попутки» в разные еврейские поселения в этом направлении. Я тоже решил «голосовать», т.е. поднятой рукой пробовать остановить попутные машины. Мимо меня проехала на медленной скорости какая-то новенькая машина. Она вдруг остановилась и задним ходом подъехала ко мне.
-Куда едешь?.. Ты умеешь водить машину?.. У тебя есть права?
Я ответил положительно, и тогда водитель вручил мне ключи от машины и удостоверение на нее со словами:
-Когда приедешь в Бейт-Эль, то передай ключи и права на радиостудии.
-Да, но я плохо знаю дорогу в Бейт-Эль, и машина твоя «автомат», который я до сих пор еще никогда не водил.
Он в течение нескольких секунд объяснил мне, как ее вести, как открывать электронные окна, заодно и путь к цели: «Прямо, налево, опять налево и т. д. ...» Мой «спаситель» в вязаной кипе исчез, и я остался в недоумении, сидя за рулем незнакомой мне новенькой машины. Все его «инструкции» я тут же успел забыть.
-Куда ты едешь? – обратился ко мне солдат с автоматом «М-16» на ремне. Узнав, что мне нужно в Бейт-Эль, он попросил «тремп». Я с радостью согласился с условием, что он покажет мне направление (он должен был выйти раньше конечной цели моей поездки) и поможет разобраться с вождением машины «автомата». Дорога промелькнула незаметно в разговорах, когда я ему рассказывал анекдотичные случаи времен моей службы полковым врачом.
Прибыв в поселение, я никак не мог успокоиться от мыслей:
-Ну, какой же мы народ. Найди еще кого-нибудь на свете, чтобы отдал в руки совершенно незнакомому человеку новенькую машину, тем более, что все это происходило на неспокойных «территориях», где транспорт и так ежедневно угоняли, пополняя арсеналы арабов!
Я думаю, что такого не встретишь нигде в мире.
Итак, я лежал на диване, стараясь вздремнуть, и вдруг взгляд мой упал на портрет Хафец Хаима, висевший в полумраке передо мною на стене. Мне что-то показалась странным. Я надел очки и опять взглянул на портрет. Лицо праведника менялось, то искажаясь рябью волны, то вытягиваясь вертикально, то – горизонтально. Я отвернулся и даже замотал головой. Наваждение не проходило. Портрет вдруг начал как бы подмигивать мне, строить разные рожи… Мне стало страшно и не по себе. Что за чудо, мне ведь уже за 60, заслуженный дедушка, вроде бы, опытный врач. Что творится?
Прошелся несколько раз по каравану, вновь улегся. Портрет продолжал безумствовать. В панике я выскочил из каравана и еле-еле успокоился только после вечерней молитвы перед самым началом радиопередачи…
Раньше такого со мною не случалось, кроме…
Ленин с купюры подмигивает мне, строит рожи. И вдруг красная бумажка уже в какой-то речушке под чистыми текущими струями воды колышется, как водоросли, изображение купюры меняет очертания, медленно удаляясь от меня под водой… Или вот она красным, кровавым флагом развевается на ветру, трепещет на фоне неба, укоряя в чем-то меня. Как будто пролил красную кровь…
Мать часто посылала меня за покупками. Продукты мы «получали» в магазине по карточкам, выстаивая многочасовые очереди. Военные очереди, кто может забыть их, тем более, когда тебе только шесть лет! Хорошо помню, как в очередях сетовали, что буханка недопеченного хлеба из комбинированной муки стоила на рынке 200-300 рублей. Как бы хорошо не выстаивать очереди на холоде, в страшной давке, среди брани, матерщины и злобы. Но у кого же имеются такие деньги, чтобы покупать хлеб на рынке?
Я пошел за покупками, «отоварился», и у меня еще осталась сдача от суммы, данной матерью. Были какие-то денежные знаки, среди которых выделялись 50 рублей. Это была крупная банкнота красного цвета и с большим в овале портретом Ленина на ней. Матери дома не было, я положил сдачу на столик, а пятидесятирублевку оставил у себя в кармане. Бес попутал. Этот проступок я помнил долгие годы и, уже будучи взрослым, несколько раз покаянно рассказывал матери, которая не то чтобы не верила, но вообще не придавала значения этому поступку, уверяя меня, что с удовольствием сама бы мне дала эти деньги, если бы я попросил. Но тогда это «воровство» ь мучило меня.
Я оставил эти деньги не для себя.
Отец был на фронте. Военная Казань. Маленькая белокурая сестричка казалась мне такой беззащитной, такой военной сиротинкой, что даже сердце сжималось от жалости. Я всячески старался помогать ей, защищать, стараясь заменить отца. Она была очень бойкой, всегда водилась с мальчишками старше ее возраста, чаще с моими приятелями. Наравне с нами запрыгивала на подножку или «колбасу» проходящего трамвая, поддерживаемая мною, катаясь с нами «зайцем», в свои три с половиной года даже пыталась зимою цепляться железным крючком за проходящий грузовик «полуторку» и скользить на прохудившихся подошвах валенок по обледенелому в выбоинах шоссе.
Я решил на эти пятьдесят рублей «сделать жизнь» нам, т.е. купить то, чего мы не имели обычно. Я солидно вошел с нею в трамвай, может быть, впервые купил на двоих билетики. Потом мы, довольные, что нам не страшен никакой контролер, сошли возле Кремля. Я накупил сказочные сладости: для себя леденцового петушка на палочке за 5 рублей, а ей – предел наших мечтаний, красного коня на палочке, которого она потом более часа сосала, наслаждаясь каждым прикосновением губ или слизыванием сладкого сиропа, образовавшегося на крупе коня от сосания. Затем мы пошли на дневной сеанс в кинотеатр «Пионер», где вначале показывали киножурнал военной хроники. Хорошо, что в зале было темно, и никто не мог видеть слез, заливавших лицо, и спазмов в горле при виде военных событий...
Ведь где-то там был и наш дорогой отец…
Помню, что это был день невероятных наслаждений. На короткое время мы зашли в исторический музей, где меня больше всего поразила богатая, позолоченная карета графского выезда. И вот мы уже в «ТЮЗе» (Театр юного зрителя), где Иван-царевич срубал мечом головы многоголового Змея-Горыныча. Я ликовал вместе с сестрой, представляя, как отец так же срубает головы «фашистской гидры», изображения которой висели на многочисленных плакатах на всех улицах Казани.
День фантастических удовольствий окончился. Сестренке я не рассказал, откуда у меня богатства, благо, что все, кроме леденцовых чудес, стоило тогда копейки. И вот мы уже возвращаемся домой. Я уныл и печален. Мать подумала, что я заболел, и даже забыла отругать за позднее возвращение. Я же, воспользовавшись ее подозрениями, сразу побежал в кровать, укрылся с головой и стал фантазировать
|
