От переводчика.
Встаньте, дети, встаньте в круг… Англичанин Оден написал это ст-ние на смерть ирландца Йетса (ск. 28 янв. 1939 г.), русский нобелевец Бродский имитировал его структуру и форму в своем ст-нии на смерть американско-английского нобелевца Элиота (ск. 4 янв. 1965), а в 1996 г. ирландский нобелевец Хини симитировал 3-ю часть в своей «Оденеске» посв. памяти русского (к тому моменту русского американца) Бродского (ск. 28 янв. (!) 1996 г.), в которой он, взодавая почести Бродскому, имитирует Бродского, воздающего почести Элиоту, имитируя Одена, воздающего почести Йетсу. Напрашивается вопрос: кто следующий?
Это ст-ние – «програмное» в творчестве Одена; посему, вопреки своему обыкновению, я снабдил его комментарием в конце этой страницы.
_________________
Памяти У. Б. Йетса
I
Его не стало вслед за смертью года:
Во льду ручьи, почти пусты аэропорты,
И снег обезобразил формы статуй,
И съёжилась ртуть во рту отходящего дня.
Какие есть приборы все сходятся в том,
Что день его смерти был тёмным холодным днем.
Совсем вовне болезни
Всё так же волк бежит в вечнозелёной чаще,
Река-мужичка не прельстилась модным променадом;
Язык скорбящих
В стихи поэта смерть его не пустит.
А он собой был в этот день в последний раз,
День сиделок и слухов;
Провинции тела его взбунтовались,
Площади разума опустели,
Тишина воцарилась в спальных районах,
Чувства иссяк поток; он стал теми, кто любит его.
Теперь развеян он над сотней городов,
И полностью отдан во власть непривычных симпатий
С тем, чтобы счастье обресть в древесине иной,
И наказанным быть по уставу морали туземной.
Покойного слова
Преображаются в кишечниках живущих.
А завтра, в его озабоченном шуме,
Где маклеров рев раздается на Бирже звериный,
И где отчасти сжились беднота и мытарства,
И в келье себя всяк почти убежден в персональной свободе,
Нескольким тысячам вспомнится этот день,
Как вспоминается день слегка необычный.
Какие есть приборы все сходятся в том,
Что день его смерти был темным холодным днём.
II
Ты был наивен как мы. Твой дар пережил это всё:
Матронами полон приход, разложнение тела,
Тебя самого. Безумство Ирландии в поэзию вбило тебя.
Сегодня в Ирланди – те же безумство, погода. Ибо
Поэзией ничто не совершаемо: она лишь выживает
В долине своего создания, куда администратор
В жизни не сунет нос, течёт на юг
Из ферм одиночества, хлопотных буден,
Из грубых городов, в которые верим мы, и где умираем, она переживает
Способ свершения – устье.
III
Принимай, могила, груз –
Уильям Йетс, служитель муз.
Сей сосуд ирландский пусть
Ляжет здесь, стихами пуст.
Словно страшный сон летай
Над Европой, пёсий лай,
Всяк в своей ее народ
затаившись злобе, ждет.
На кого ни бросишь взор,
Всякий – разуму позор,
Сострадания река –
Глыба льда на дне зрачка.
Следом ты, поэт, иди,
Пусть лишь темень впереди,
Все ж твой голос, но не глас
К радости подвигнет нас.
Ты, стихов возделав ряд,
Преврати проклятье в сад,
И о тщетности людской
Среди бойни дикой пой.
Где песок сердец горюч,
Пусть забьет целящий ключ,
И людей, поэт, в ночи
Петь свободно научи.
[1939]
_____________________________
W. H. Auden
In Memory of W. B. Yeats
(d. Jan. 1939)
I
He disappeared in the dead of winter
The brooks were frozen, the airports almost deserted,
And snow disfigured the public statues;
The mercury sank in the mouth of the dying day.
What instruments we have agree
The day of his death was a dark cold day.
Far from his illness
The wolves ran on through the evergreen forests,
The peasant river was untempted by the fashionable quays;
By mourning tongues
The death of the poet was kept from his poems.
But for him it was his last afternoon as himself,
An afternoon of nurses and rumours;
The provinces of his body revolted,
The squares of his mind were empty
Silence invaded the suburbs,
The current of his feeling failed; he became his admirers.
Now he is scattered among a hundred cities
And wholly given over to unfamiliar affections,
To find his happiness in another kind of wood
And be punished under a foreign code of conscience.
The words of a dead man
Are modified in the guts of the living.
But in the importance and noise of to-morrow
When the brokers are roaring like beasts on the floor of the Bourse,
And the poor have the sufferings to which they are fairly accustomed,
And each in the cell of himself is almost convinced of his freedom,
A few thousand will think of this day
As one thinks of a day when one did something slightly unusual.
What instruments we have agree
The day of his death was a dark cold day.
II
You were silly like us; your gift survived it all:
The parish of rich women, physical decay,
Yourself. Mad Ireland hurt you into poetry.
Now Ireland has her madness and her weather still,
For poetry makes nothing happen: it survives
In the valley of its making where executives
Would never want to tamper, flows on south
From ranches of isolation and the busy griefs,
Raw towns that we believe and die in; it survives,
A way of happening, a mouth.
III
Earth, receive an honoured guest:
William Yeats is laid to rest.
Let this Irish vessel lie
Emptied of its poetry.
In the nightmare of the dark
All the dogs of Europe bark,
And the living nations wait,
Each sequestered in its hate;
Intellectual disgrace
Stares from every human face,
And the seas of pity lie
Locked and frozen in each eye.
Follow, poet, follow right
To the bottom of the night,
With your unconstraining voice
Still persuade us to rejoice;
With the farming of a verse
Make a vineyard of the curse,
Sing of human unsuccess
In a rapture of distress;
In the deserts of the heart
Let the healing fountain start,
In the prison of his days
Teach the free man how to praise.
______________________
Это первое ст-ние написанное Оденом после эмиграции в США (Йетс скончался через два дня после того, как Оден прибыл в Нью-Йорк), и им открывается новый этап в творчестве поэта, покинувшего Европу накануне Второй мировой войны, разочарованного в способности политических движений предотвратить сползание континента к катастрофе.
Ранняя редакция, в которой отсутствовала центральная часть, а во второй, рифмованной, части (ныне – часть 3) было на две строфы больше, опубл. в «Нью Репаблик» от 8-го марта 1939 г. Основная идея его – поэзия переживает поэта, и после его смерти существует в полной независимости от личности создателя: сам факт смерти поэта «не вхож» в его стихи (стр. 11). В первой части, написанной в vers libre, явное противопоставление традиционной элегии, в которой природа «скорбит» об ушедшем. Здесь природа, скованная зимним холодом, полность индиферентна к факту смерти поэта: (метео)приборы просто фиксируют, что это был холодный и темный день. Поэзия живет внутри (в кишечнике, так как стихи мы «поглощаем», читая их) живущих, где она «преображается». Возможно, что «развеян» в стр. 18 и «преображаются» в стр. 23 – аллегория сеяния, пожинания и переваривания хлеба. Метафора восстания относится исключительно к материльному, урбанистическому (тело поэта): в городе – революция, тогда как в сельской местности (творчество) все продолжает идти своим чередом. «Всё так же бежит волк…» – аллюзия к пасторальной элегии Дж. Милтона (там где в 1637 г. в зарослях «вечнозеленого плюща» была пастушка и волк в 1939 остался лишь волк – конфликт порывов романтизма и иронии модернизма(?). Романтические «чащи-пущи» стали «иной древесиной» в четвертой строфе, (вероятно, зашифрованное «бумага»(?)), «непривычные симпатии» – популярность стихов поэта, «туземный моральный кодекс» - их критика. Умерев, поэт становится теми, кому дороги его стихи, ср. в «Эдвард Лир»: «К нему, как поселенцы, устремились дети. Он стал страной.» (Здесь и далее перевод цитат мой. В. Ш.).
«Наивен как мы» (в оригинале: «Ты был глупышём/дурашкой как и мы») - Мод Гоннэ называл Йетса «глупышом/дурашкой». В «Общественном обвинителе» Оден говорит: «…юность всегда романтична, дурашливость – одна из её привлекательных черт.» Центральное утверждение «Поэзией ничто не совершаемо» (ср.: у Шелли: «Поэты – непризнанные законотворцы Земли») развивается в неопубликованной прозе Одена: «Толстой знал, что из за искусства ничего не происходит», и в его «Адвокатском Совете»: «…искусство есть продукт Истории, а не причина ее. В отличии от некоторых других продуктов, таких, как, например, технические инновации, оно не возвращается в исторический поток с тем, чтобы повлиять на процесс его течения, а следовательно вопроса о том, должно ли искусство служить пропагандистским целям (ср.: «твой г о л о с, но не глас» (разбивка моя. В. Ш)) просто не существует. Обвинение построено на предрассудке – мол, якобы из за искусстава что-то, когда-то происходит». «Река-мужичка» - пристрастие Йетса к народной поэзии, «устье» – и устье метафорической реки-поэзии, и уста, т.е. рот, посредством которого поэзия «впадает» в мир. «Несколько тысяч» читателей будут помнить стихи поэта, а о самом поэте, о дне его смерти будут вспоминать, как вспоминают день «когда сделали что-то слегка необычное».
В третьей части Оден переходит на хореические тетраметры, как бы утверждая жизнеспособность традиционной формы. В отличии от традиционной элегии, где мажорное насторение коды обусловлено верой в то, что поэт останется в памяти потомков, здесь, уложив Йетса в могилу в первой строфе, Оден к нему больше не возвращается, ибо теперь все что важно – это поэзия, а не личность поэта, а жизнеутверждающий финал обеспечен верой в то, что «страшный сон Европы» (ведь сон подразумевает пробуждение) закончится. Призыв в 4-ой строфе относится к поэтам живущим. Тело поэта (в оригинале: «принимай, Земля, почетного гостя / Уильям Йетс обрел покой» ср.: Теннисон, «Ода на смерть Веллингтона», стр. 80) – сосуд, из которого вытекло содержимое – поэзия, что в заключительной строфе становится «целительным ключом» (размороженное сострадание из строфы 3, инверсия растаявшего снега из первой части). «Преврати проклятье в сад» (в оригинале «в виноградник») в предпоследней строфе – аллюзия к Библии (Быт. 3:17.). «Петь» в значении воспевать, воздавать хвалу.
Изложенное выше лишь процентов на двадцать – моё. Остальное – с миру по нитке. Нет возможности указать все источники информации. Исходя из соображений этики, упомяну лишь основные, использованные при составлении комментария. Прежде всего - низкий поклон отличному поэту Джону Фуллеру:
J. Fuller, W. H. Auden: A Commentary, Faber&Faber, London 1998
а также:
E. Mandelson, Later Auden, Faber&Faber, London 2002
The Cambridge Companion to W. H. Auden, (Ed. Stan Smith), Cambridge University Press, Cambridge 2004
D. Weissbort, From Russian with Love: Joseph Brodsky in English, Anvil, London 2004
В.Ш.
|
