Отрывочное, ниоткуда. Ниоткуда, никуда – потому, что незачем и некому. Если записывать мысли, которые теснятся в моей голове, толкаются, орудуя локтями и пытаясь вылезти вперед, то получится винегрет, несуразица. Ностальгическое, понятное и близкое только мне самому, для остальных – пыльная рухлядь. Иногда думается – столько пройдено, столько прожито, неужели напрасно? Напрасно, угомонись, будь стойким оловянным солдатиком, хотя бы для себя, из вредности.


… я тень, призрак, шарманщик, до сих пор хожу по городу и кручу ручку своей старой обшарпанной шарманки…

…Foster Lane, тесная улочка в сонном городишке Hebden Bridge в Западном Йоркшире. Бреду к мосту, там Вовка должен кормить уточек, я давно его не видел и надеюсь застать. Заворачиваю за угол…

…из двора-колодца моего далекого детства – заунывный крик бродячего точильщика: "Точу ножи-ножницы!" Мама вручает мне целый пучок ножей и посылает меня во двор, почему-то мы никогда не точим их дома. Я выхожу…

…как все-таки как тут жарко, затянутая плотной пеленой зноя Яффо с натугой проталкивает раскаленные автобусы и машины…


Если я мог начать все сначала, что выбрал бы? До сих пор не могу решить. На выбор: пять лет, десять, пятнадцать, двадцать? На сколько лет вернуться? А как отказаться от того времени, от тех людей, от прошлого? Женщины, которые меня любили, и которых я любил. Друзья, которые отдавали последнее ради меня, и те, кто предавал. Как же без них, я вернусь на годы, а они? Так и не решил. Наверное, я совсем не хочу снова.


Я держал Леху за грудки, тряс и почему-то непрестанно спрашивал, не хочет ли он, чтобы я разбил ему лицо. Леха истерически кричал, что бей, мол, все я равно Катьку провожать до дома буду. До этого мне не приходилось драться по-настоящему, поэтому я спрашивал довольно долго, пока на заднем плане не мелькнуло заинтересованное лицо Катьки Яковлевой. Это вызвало во мне некое подобие щелчка тумблера, выключившего бесконечную череду вопросов. Первый раз в жизни я ударил человека по лицу, как выяснилось потом, сделал это с полной отдачей. И после школы я отправился провожать Катьку до дома. Впрочем, первый и единственный раз. А Леха потом гордился своим геройством и расквашенным носом.


На экране компьютера появляется красная надпись: “YOU WON!” на фоне разлетающихся цветных точек, символизирующих фейерверк в честь победителя. Так я и поверил! Скорее мне подошла бы такая: “YOU LOST!” и фон из осыпающихся лепестков белой сирени. Но я упрям, меня это всегда выручало, как в анекдоте про старого Рабиновича: “– Как здоровье? – Не дождетесь!” Впрочем, другой анекдот про того же Рабиновича вполне иллюстрирует второй постулат, определяющий неторопливое и унылое течение моей жизни: “– Как жизнь, Рабинович? – Разве это жизнь???” За что и люблю бесчисленные анекдоты про Рабиновича.


В пруду, в Таврическом саду, мы выловили больную ондатру, принесли домой, поселили в ванной, стали ее кормить, всячески ухаживали и ублажали, но на следующий день она все равно умерла. Мы очень переживали, а потом пошли всем двором хоронить ее на берегу того самого пруда. И нам тогда было совершенно безразлично, откуда в самом центре города могла появиться больная ондатра.


Сегодня весь день в доме воняет ханкой, откуда? Кто не в курсе – это псевдогероин, который готовился из обычных огородных маков, по примитивной технологии, с использованием аммиака, растворителя 648 и уксусного ангидрида. Нынешнее поколение наркоманов такого уже не знает, наверное, это и хорошо. Но речь не о наркоманах и не о той гадости, которую они употребляли в советские времена внутривенно, речь о настырном сладковато-кислым запахе, который преследует меня с самого утра, вызывая многочисленные, порой совсем не радостные ассоциации и воспоминания.

Невольно возвращаюсь во времена своей безалаберной юности, вспоминаю Сайгон, причудливую тусовку – нелепая смесь из художников, поэтов, музыкантов и наркоманов. Ментовский уполномоченный по наркоманским делам Юрмех, которого знала вся сайгоновская братия. Регулярные рейды милиции, собиравшие всех подозрительных на милицейский взгляд и свозившие их для разбирательства в свою контору на Заслонова. Белыми ночами – посиделки на “треугольнике” под песни кого-нибудь из тогда еще не великих рок-музыкантов. Треугольник – три лавочки в сквере на набережной Невы у Дворцового моста. Впрочем, эти подробности согревают только меня самого, я настаиваю на них пространство вокруг, как спирт на лимонных корочках. Я живу в этом пространстве.