Она давно собиралась это сделать. Да всё как-то времени не хватало, всё как-то руки не доходили... Вот и сейчас, вырвавшись из вороха папок, бумаг, карандашей, стиплеров и прочего конторского реквизита, Она шла по улице и думала: - Скорее бы добраться до дома, принять душ, поужинать и – спать! От компьютерных «сеток» и «графиков» рябило в глазах, они с трудом приноравливались к вечернему сиянию фонарей, рекламных афиш и витрин магазинов.
Москва, конечно, похорошела – размышляла Она про себя. Много красивых домов появилось. Как удачно сказал один журналист по какому-то каналу: «Москва меняется с кинематографической скоростью». Действительно, стоит свернуть на соседнюю улицу, где давно уже не был и перед тобой - будто другой город! Всё вокруг строится, сносится, достраивается, перестраивается... Только, вот, не понятно, поймала Она себя на мысли, для кого всё это строится? Кто живёт в этих новых красивых особняках? А как резко изменился состав москвичей! Каких только личностей не встретишь! И всё, по большей части, таких, которые, как будто, только что с дерева слезли или с гор спустились... На физиономиях почти каждого из них читался вопрос: «Где заработать, украсть, огрести кучу «бабок»?
Мимо промчалась какая-то новая диковинная машина. Их тоже стало больше в Москве – экзотических, приземлённых, широких, высоких, ярко-красных, перламутровых, серебристых... Что это были за марки? В них Она не разбиралась, но чаще замечала за рулём привлекательных, молоденьких женщин с хорошо уложенными причёсками, наманикюренными пальцами и уверенным взглядом. Да, Москва стала какой-то незнакомой и чужой – подытожила Она свои размышления и нырнула в ещё остающуюся родной, хотя и весьма подорожавшую в очередной раз, подземку. Ступив на эскалатор, Она занялась обычным делом – разглядыванием мужчин, поднимавшихся навстречу. Вот появилась кудрявая шевелюра молоденького блондина. Хорош! – отметила Она. С каким удовольствием я прижала бы эту шевелюру к своей груди, нежно стала бы гладить её, шептать на ушко ласковые слова... Вот этот тоже ничего. Немного лопоухий, но какие глазища! Так бы и утонула в них! А вот ещё один...
У-ух, какие плечи, какая осанка! Стройный, высокий! Как там у Есенина:
«Зацелую до смерти, изомну как цвет,
Пьяному от радости пересуда нет...»?
Жаль, что трезвый! А это что за объект впереди едет? Ну и попа, как орех, так и просится на грех! – вспомнила Она любимый стишок соседки Люськи. Нет, дружочек, с тобою нам не по-пути! Далее, уже в вагоне, напротив расположился приятный брюнет средних лет в лоснящихся черных брюках. Она стала разглядывать его упругие ляжки, затем перевела взгляд повыше. Там складки материи выравнивало нечто ровное, длинное и красивое. С ним я бы тоже побеседовала по душам, рассказала бы ему про свою одинокую бабью долю... У её бывшего мужа, Сережки, был такой же ... фасон брюк. Как он любил эту песню:
« Уже не радует меня весна,
Но виновата в этом ты сама!
Зачем звала, зачем клялась в любви и-и-и-и?
Ведь были ложны все слова твои!»
Да что его, дурака, вспоминать? Бывший, он и есть бывший... Когда их взгляды поравнялись, брюнет скрестил руки на груди и нагло улыбнулся. Она судорожно выхватила из сумки томик Улицкой и уткнулась в первую попавшуюся страницу.
В переполненном автобусе жирный и пьяный мужик, как будто невзначай, пытался прижаться к ней очень сильно, но мешало пузо. Раздосадованная, Она пришла домой, развернула приготовленную неделю назад газету, нашла графу «Знакомства», прикурила сигарету (тьфу ты, чёрт, опять не с той стороны!), достала листок бумаги, ручку и стала писать: «Молодая, незамужняя женщина, приятной наружности, познакомится с мужчиной...»
Давно она собиралась это сделать и сделала!
|
