Пьеса.
Драма в двух актах.
Действующие лица.
1. «Ангел» – старый, уставший от работы первого прихода после смерти к человеку.
2. «Смерть» – молодая, красивая, полная сил девица.
3. «Поэт» Вилор Щукин – поэт неудачник и талантливый человек, непризнанный мастер слова.
4. «Депутат – политик» Леонид Андронович Маленький. – энергичный человек с аналитическим складом ума и кошелька.
5. Дочь депутата Виктория Маленькая. – девушка влюбленная в поэта Щукина, студентка.
6. «Бизнес - вумен» Лидия Петровна Скрябина – красивая женщина, не имеющая любимого и преданного человека. Жена литературного критика
7. «Литературный критик» Валериан Степанович Скрябин – завистливый к таланту человек. Муж Лидии Петровны Скрябиной
8. «Жертва репрессий» Павел Афанасьевич – старик, ищущий палача. Дед поэта Вилора Щукина.
9. Сталинист Андрон Кузьмич Маленький – ветеран НКВД КГБ разочарованный реалией современной жизни. Отец Леонида Андроновича.
10. «Киллер» Андрей – наемный убийца с добрым сердцем.
11. Артем Сидоров – главный редактор модного литературного журнала и газеты.
12. Охранник депутата.
13. Второй охранник депутата.
14. Медсестра.
15. Врач.
16. Санитар.
17. Второй санитар.
АКТ 1
Сцена 1.
Пустая местность, вдали виднеется кладбище. На камне сидит уставший ангел. Его одежда помята, крылья потрепаны. Он задумчиво смотрит в даль. Появляется Смерть (Можно на черной машине) нарядная, веселая и наглая. Она медленно подходит к ангелу.
Смерть:
Ну, что здравствуй! Твое, что ли дежурство?
Ангел, смотрит на нее, но не отвечает, а лишь тяжело вздыхает.
Смерть:
Все сидишь? Все грустишь? Устал что ли? Так вы ж вроде – усталости знать не можете? Вы ж, вроде как - неутомимы, должны быть?! Вы ж вроде как последние, вернее первые кого встречаете на пути к другой жизни?! А ты – вон грустишь! Все – недоволен! Не гоже так! Не гоже! Мне вот с тобой сегодня смену коротать! Опять я мучиться должна?! То тем не угодишь?! То этим?! Я тоже, между прочим - устаю! Я тоже, между прочим - нервничать могу!
Ангел вновь тяжело вздыхает и отворачивается от смерти и смотрит в даль.
Смерть.
Нет, я, что-то не пойму? Ты что работать сегодня не собираешься? Вон уже и рассвет! Нам куча дел предстоит! Нам куча народу посетить надо! А ты тут опять в меланхолию впадаешь! Смотри – пожалуюсь ему!
Смерть поднимает руку и показывает пальцем в небо.
Он, не очень то – доволен, будет, таким, твоим поведением! И заметь – это не я тебя ко мне назначала! Поэтому будь добр, заканчивай свои слюни и вздохи! А то ты так все больше на людей становишься похож!
Ангел тяжело вздыхает и встает на ноги. Он оправляет помявшийся длинный белый плащ.
Ангел.
Ага, опять с тобой. Но нет у меня желания - с тобой работать! Нет! И почему ты на моем участке появилась! Раньше вон, до тебя, совсем – другая, работала! Умная, опытная! Без причины – не куда не лезла! А главное – кого надо прибирала! А ты! Ты то! Ты вечно лезешь не туда куда надо! Вечно - не тех берешь! Вечно торопишься! И суетишься! А это в нашем деле неприемлемо! Меня не слушаешь!
Ангел обречено махает рукой. Смерть смотрит на него и улыбаясь садится на камень - рассматривая свои красивые ноги и руки.
Смерть.
Сейчас между прочим двадцать первый век! Двадцать первый! От рождества, кстати - этого вашего мальчика! Иисуса! И мы тоже следуем - тенденции времени! Но почему, скажи мне, смерть должна быть – уродливой дряхлой бабкой с клюкой или – того хуже с косой?! Вы нас сами тогда просили! Мы уступили! Две тысячи лет назад! Теперь играем – по вашим же правилам! Так, что нечего на нас пенять! Вы сами их установили! И я не виновата – что я молода и красива! А, то, что тороплюсь, то – это не тебе решать! Там, между прочим.
Смерть опять показывает пальцем наверх.
Всем, довольны! И пока не каких нареканий в мой адрес не было! Не было! А это – лучшая оценка! Не тебе дружок решать, что - как и когда! Я главная в нашей группе так сказать! А ты будь добр уж встречай - людишек! Кого я тебе буду поставлять!
Смерть, улыбается и, вставая с камня - смотрит в зал. Она поддергивает свои груди и томно говорит.
Смерть.
Скажу тебе по секрету - так. По старой дружбе – это, наверное - последняя твоя смена! На покой тебе пора! В отставку!
Смерть, махнув рукой, поворачивается к Ангелу, который продолжает смотреть в даль, в глубину сцены.
Смерть
Ну, я не такая уж сука как ты говоришь! Не такая! Я молода – горяча! Но я понимаю тебя! И на последок - хочу сделать тебе подарок!
Ангел вздрагивает и поворачиваясь с недоверием смотрит на смерть.
Смерть
Дане пугайся ты! Не пугайся! Приятное, я сделать тебе - хочу на последок! Приятное! А это уж значит, что хоть последнюю смену проведешь нормально! Нервничать не будешь! Доволен - останешься! Это так сказать будет твой ангельский аккорд конца рабочей карьеры!
Ангел расстегивает плащ и достает маленькую фляжку и пьет. Выпив - кряхтит и недоверчиво говорит.
Ангел.
Ага! Дождешься от тебя хорошего! Жди! Ты сама то подумай – как ты! хорошее сделать можешь?! Как?!! Ты ж нечего кроме смерти то делать не умеешь! Что говоришь ты мне?! Сама вон рада радешенька, что отделаешься от меня! А тут! Напоследок она - хорошее делать мне будет! Не позорилась бы - хоть перед самой собой!
Ангел раздраженно махает рукой в сторону смерти и опять отворачивается.
Смерть.
А ты подожди с выводами торопиться! Подожди! А то - заладил – смерть только делать могу! Смерть - ничего хорошего! А это как посмотреть?! Между прочим!!! Когда надо жизни, какого ни будь злодея, лишить – мы работаем! Нас просят! Как надо кого ни будь безнадежно больного жизни лишить – что б не мучался – опять нас просят! Так, что не надо тут про нас плохое! И полезное, тоже мы не меньше вас делаем!
Смерть подпирает руками бока и становиться в агрессивную позу и зло говорит.
Смерть.
А вы то, между прочим – что лучше нас? Храните жизнь говорите – людишкам? Кому? Это - им неблагодарным? Да они вон – что делают! И плевать они хотели! На вас и на всех! Они добра то не помнят! Да и если разобраться – скольким подонкам и негодяям вы жизнь хранили! Скольким миллионам? Миллиардам? Вот только за прошлый век наколбасили! Ленин, Сталин, Гитлер, Муссолини, Мао Дзе Дун! Пол Пот! Продолжить список то?! А!! Молчишь!!! Отдайте – нам, вовремя - этих козлов – так они поменьше бы ваших людишек и загубили!
Ангел вздрагивает и подбегает вплотную к смерти и нервно топчась смотрит на нее не зная за какую часть тела схватить.
Ангел.
Послушай ты!!! Заткнись лучше! Это - вы их специально не убивали! Не прибирали к себе! Это вы все растягивали их жизнь! Потому как вам от этого больше выгоды было! Сколько жизней забрали с их помощью!!! Это вам все выгодно было! И не надо, мне тут - басню про это рассказывать! Не надо!
Смерть смотрит на него брезгливо и ехидно улыбается.
Смерть.
А, что ты нервничаешь! Что засуетился?! Нет! Правда - пора тебе на пенсию! Нервишки то некуда! Ангел тоже мне! Нет! Меня он обвиняет?! Нас!!! Да у нас, между прочим - ни какого, плана нет! Нет! Нам все равно - сколько людишек то - помрет! Сколько их прибирать! Нам все равно! И ты это знаешь! И я не пойму – чем ты не доволен? Чем? Тебе то какая забота? Тебе то, что - до них? Ну, миллионом больше - миллионом меньше?! Нет! Ты - какой то, диссидентский ангел! Они, между прочим - твои людишки, большинство - по крайней мере - попадают то, в нужное место!
Ангел обречено отворачивается и тяжело вздыхает.
Ангел.
Ты права! Устал я! И нервы не к черту! Пора действительно на покой! Пора на более – легкую работу! Говоришь там решено, что это моя последняя смена?! Ну что ж – так будет лучше! Знаешь, я даже рад не много, что все так решилось! Рад! Ладно! Какие планы у нас на сегодня? Что планируешь – кого посетить?
Смерть довольно улыбается и гладит ангела по плечу.
Смерть.
Ну, так то лучше! А то не с того мы начинаем! Ссоримся! Не надо это нам! Не надо! Ладно! Забыли! У нас сегодня настоящая драма! Сам выберешь! Кого! Я тебе обещаю – лезть не буду!
Ангел, улыбнувшись и, достав фляжку - пьет. Крякнув, закручивает пробку и кладет во внутренний карман.
Ангел.
Ну, что там? Пошли?!
Смерть.
Пошли! Начнем со стариков! Так легче работать! Первым делом старики! Их легче прибирать! Не так жалко! Хотя кончено для тебя…. Ну да ладно!
Ангел.
Нет. Работать, так работать. Пусть будет, так как будет. В последний раз я привилегий не хочу и им не дам. Пусть будет, так как он решил.
Указывает рукой на потолок. Смерть вздыхает. Разводит руками.
Смерть.
Ну, как знаешь. Я хотела как легче тебе. Что ж. Пошли. Но учти. Эта пара не из лучших. Хотя, я уже, наверное, знаю – кого ты выбрал.
СЦЕНА 2.
Квартира поэта Щукина. Он сидит за столом и строит на машинке. Отрываясь, думает. Потом встает из за стола. Нервно ходит по комнате. Закуривает. И вновь садится печатает. Потом рвет напечатанное. Опять вскакивает. И ходит. Садится в кресло и читает в слух стихи – сам себе. В углу стоят ангел и смерть и наблюдают.
Щукин.
На могиле поэта, прозвучали стихи.
Растроганный, плачу.
И слезы из глаз.
Куда то за ветром летят журавли.
Вдаль за удачей.
От надуманных фраз.
Капли дождя. Серый траур камней.
Я слышу опять - рифму жизни его.
Уносит меня в небо клин журавлей,
Пытаюсь, понять - забывают, за что?
Не слышу ответа, да и кто его даст?
Окончена жизнь, подведен и итог.
Рождение мыслей и терзание фраз,
Манящая высь - нашей жизни порог.
Щукин задумывается. И поразмыслив, встает с кресла, тяжело вздохнув произносит в зрительный зал.
Да, пожалуй, так. Пожалуй. Черт. Сегодня что - то прет меня. Не к добру. Это. Не к добру. Обычно как прет – так день сумасшедший, либо что тот происходит. Черт!
Появляются ангел и смерть. Смерть, недовольно кивнув головой, говорит ангелу.
Смерть.
Ну, вот тебе первый кандидат. Да не нравится он мне. Уже. Вон кого - все вспоминает. Тебе то это тоже нравится не должно.
Ангел тяжело вздохнув.
Ангел.
Да, я вижу, ты мне подбросила работенку. Кто это? Что за тип? Стихи читает. Кстати кто это? Блок? Пастернак?
Смерть.
Да какой там Блок! Пастернак! Сам вон настихоплетил! Он и автор! Поэт это… признанный. Хотя как не признанный. Печатался. Много. И даже вроде в других странах. Есть работы. Но в последнее время. Что-то не того. Нет толку. Вот и грустит. То пьет. То еще что. Да и критики его не щадят. Что есть силы, разносят в газетах. Сейчас то стихи – людишкам твоим то не очень то нужны! Им все роман криминальный подавай! Детективы! Бульварную ерунду всякую! Помельчал народец то! Что им поэты? На фиг им нужен твой Пушкин? Или Блок?
Ангел.
А тебе то что? Тебе то какая разница, с каких пор ты любительницей поэзии стала? Ты и поэтов то настоящих не видела!
Смерть огрызаясь.
Смерть.
Ну, как не видела. Вот! Он и первый будет! Всегда с чего-то надо начинать!
Ангел.
Эй! Эй! Мы так не договаривались! Ты говорила, я сам выберу! Так что дай право выбора!
Смерть, отмахиваясь и виновато.
Смерть.
Ну, ладно, ладно! Сейчас будет тебе выбор! Эх! Знаю, я уже кого – ты выберешь!
В Квартире Щукина раздается звонок. Поэт плетется к двери и не смотря в глазок отрывает. На пороге появляется «Депутат – политик» Леонид Андронович Маленький и дворе охранников. Щукин отступает в сторону – они заходят.
Маленький.
Вы Щукин?
Щукин пожимает плечами.
Щукин.
Да, я Щукин.
Маленький.
Мне нужно с вами поговорить.
Щукин.
Проходите.
Маленький.
Вы, что даже не спросите кто я?
Щукин.
А я знаю кто вы.
Маленький.
Вот как, ну, что ж это и лучше.
Щукин кивает на охранников.
Щукин.
А вы, что ж, в присутствие этих горилл говорить будете?
Маленький недовольно смотрит на охранников, потом на Щукина и кивает им, что бы они вышли. Щукин закрывает за ними дверь.
Щукин.
Прошу. В комнату.
Маленький, проходит вслед, за ним и садится на диван. Щукин стоит и смотрит на него, сложив руки на груди.
Щукин.
Выпить хотите?
Маленький вздыхает. И после паузы пожимает плечами.
Маленький.
Нет. У вас все равно нет того, что бы я выпил. А пить бурду я не буду. Да и вообще. Я сюда не пить пришел!
Щукин.
И чем же я обязан столь высокому визиту?
Маленький.
Вы не валяйте дурака. Я пришел к вам насчет моей дочери.
Щукин пожимает плечами.
Щукин.
Поверьте. Я, честно не знаю, чем я могу помочь вам и вашей дочери.
Маленький.
Послушайте вы! Не стройте из себя идиота! Вы прекрасно знаете – чем вы можете помочь мне в отношении моей дочери!
Щукин вновь тяжело вздыхает и разводит руками.
Щукин.
Ей Богу! Ну, я тут не причем! Я ей и сам несколько раз говорил. Она меня не слушает! Поверьте!
Маленький.
Значит, плохо говорили! Плохо! Посмотрите на себя! Вам же сорок, а ей двадцать! Вы же ей почти в отцы, да что там, в отцы в папочки годитесь! Я же ровесник ваш почти – я! Ее отец мне же сорок пять всего!
Щукин.
При чем тут возраст. Вы о чем? Извините. Вы же не за это боитесь. Вы боитесь за то, что я никто, а она ко мне ходит, и влюбилась в меня. А у меня нет ничего за душой. Вот чего вы боитесь и не надо тут разыгрывать чистоту нравственности! Не надо! Если бы у меня был, солидный счет в швейцарском банке, вы бы не так говорили, наоборот бы, наверное, наседали на меня – женится поскорей на вашей дочери!
Маленький вскакивает с дивана.
Маленький.
Да! Да если на то пошло - вы правы! Что вы можете ей дать? Вы несостоявшийся гений пера? Вы же нищий! У вас же нет ничего за душой? Что вы ей голову то морочите? Отстаньте от девочки! Дайте жить спокойно! Ей! И моей семье! Вы ведь ей судьбу сломать надеюсь, не хотите?
Ангел тянет к себе смерть за руку и спрашивает.
Ангел.
А что случилось то? С девочкой?
Смерть.
Да девчонка влюбилась в этого поэта! Его стихами бредит. Говорит он гений. Хочет замуж за него. С ума, в общем, богатая дурочка сошла. Прохода ему не дает.
Ангел.
А он?
Смерть.
А что он? Он то понимает. Но он ведь сам видишь – такой человек. Как ты вон любишь, как это у тебя говорится - сердечный! Размазня одно слово! Ух, не мое обещание – сразу бы его первым!
Смерть сжимает кулаки.
Ангел.
Эй! Эй! Я тут решаю! Я тут знаю! Ты не пори горячку!
Смерть.
Да что там пороть. Вижу. Этого. Депутата олигарха хочешь. Я тебя сразу просекла насквозь.
Ангел пожимает плечами и виновато.
Ангел.
Нет, ну что ты! Просто, я разобраться, хочу! Да мне симпатичен этот поэт, и я его бы оставил, но коль ты вон говоришь, он с молоденькой связался.
Смерть радостно.
Смерть.
Что, то? Можно его?
Ангел зло.
Ангел.
Да погоди ты! Куда торопишься! Дай послушать!
Щукин спрашивает у Маленького, садясь на стул и ставя бутылку на стол. Наливает себе водки и пьет.
Щукин.
Ну и что же вы от меня хотите? А господин депутат и папа? Что мне сделать?
Маленький немного успокоясь садится в кресло. Смотрит на Щукина и ухмыляясь говорит.
Щукин.
Я хочу, что бы вы уехали. Просто исчезли. Я вам дам денег. Куплю билеты. Оплачу отель. Куда хотите. Хоть в Париж. Хоть в Лондон. Нет лучше в Париж. Там ваша братья – поэтическая шушара всегда любила тусоваться! Хотите в Париж? Монтмартр! Елисейские поля? А хотите по Морнмартру прогуляться?
Щукин тяжело вздыхает. Задумывается. Смотрит в даль. После паузы печально произносит.
Щукин.
Да, Монтмартр, был я на Монтмартре. Это действительно завораживает свободой…
Читает, заворожено стихи.
Мечутся негры по ступеням Монтмартра
Черные тени в сумерках вижу
Седой Базилик как вершина азарта
Голгофа любви над вечерним Парижем
Ржавая штанга ЭйфЕлевой башни…
Мажет лазурь непристойного неба!
Сена – заводит с свободою шашни
Вселяя надежду в тех - кто здесь еще не был!
Остров Сите - словно вкусная специя
Сбросил тонкие трапы у пристани Лувра.
Римский осколок, старинной Лютеции
Тысячелетье людского разгула…
Висит аромат - любви и разврата
Счастливы все от каштанов до арок
Быть здесь свободным – просто приятно,
Быть здесь влюбленным – просто подарок!
Русские линии в Вандамской колонне
Позор Аустерлица бронзой залитый
И фонарей Петербургских фронтоны
Мост Александра золотом крытый
А по Конкорду ходят арабы
На Елисейских бродят цыгане
Гранд опера изогнулся ухабом
Изящным напыщенным и музыкальным!
И в винегрете людского веселья
Париж искупается в сумраки ночи
А утром забыв о вчерашнем похмелье –
Станет он как дитя – вновь непорочным!
Маленький дослушав. Качает головой.
Маленький.
Это ж, что ж, ваше? Мило, очень мило. Право скажу - не ожидал. Не ожидал. Не зря я вижу, моя дочь в вас влюбилась. Есть вкус у девочки. Не такая уж вы и бездарность. Но впрочем. Один стишок еще ничего не говорит! Как вы насчет моего предложения?
Щукин задумался. Закуривает сигарету. Наливает себе водки. Вновь пьет. Морщится. Маленький с нетерпением ждет, постукивая по подлокотнику пальцами.
Щукин.
Хорошо. Я соглашусь. Но у меня, тоже есть, кое какая просьба. Вернее условие.
Маленький
Условие? Вы уже начинает меня раздражать. Вы наверно забываете кто – я такой? Поймите. Я ведь могу все сделать и иначе. Но я просто не хочу огорчать мою девочку! Ну, хочу. И вам не хочу я зла! Не хочу! Поверьте! Я бы не предлагал вам прогуляться по Парижу! А смело бы мог вас упрятать, ну скажем лет на пять в зону! Как насчет того, что у вас тут найдут героин, наркотики? Вы ведь все представители богемы - любите кайфонуть? Как там у вас называется – с музой побеседовать! А с ней как я понимаю без «косяка» трудно разговаривать? Не так ли господин поэт?!
Щукин.
Скажите, пожалуйста, какие вы тонкости знаете? Откуда. У вас в гос думе вроде и поэтов то нет. Хотя простите. Сейчас там хватает артистов. Простите. Ну не об этом разговор. Черт с ними со стихами. И все-таки есть у меня просьба. Если уж вы говорите такой добрый с одной стороны, а такой всесильный с другой, то вам ее выполнить ничего стоить будет. Так пустячок.
Маленький.
Ну и что же это за просьба?
Щукин.
Я отстаю от вашей дочери, вернее как отстаю. Я к ней и не приставал. Я уезжаю. Надолго. Уезжаю – в общем, навсегда. Пропадаю. Хоть в Париж. Хоть куда. Но перед этим мне нужно, что бы вы… убрали человека.
Маленький недоуменно смотрит на Щукина. Тот наливает себе водки и выпивает. Закуривает сигарету. Маленький с насмешкой после паузы говорит.
Маленький.
Что?! Убрать человека? Ну, знаете! Ха, ха. А я то тут причем? Что вы имеете под словом убрать? Это… Хм, ну вы даете. Не меня же вы хотите попросить об этом?!
Щукин вновь наливает себе стопку и выпивает. Ухмыльнувшись, отвечает.
Щукин.
Ой! Боюсь, вы теперь идиота строите! Только что мне грозились вон наркотиками. Засадить. Связи. А тут такой пустяк. Человека убрать!
Смерть стукает ангела по плечу и радостно восклицает.
Смерть.
Вот как! Видал! Вот тебе и поэтик твой! Давай ка я его обработаю? А? Чего тянуть то!
Ангел
Да погодит ты! Дай послушать! Лезешь вперед батьки в пек…
Но фразу не договаривает – осекается и смотрит на потолок.
Щукин.
Ну, так как? Поможете?
Маленький крутит пальцем у виска. И насмехаясь говорит.
Маленький.
Да вы, что, с ума сошли, или перепили? Как я вам помогу? Ха, ха. Я ж не убийца!
Щукин.
Да нет, вы я вижу и впрямь хороший актер. Какой талант пропадает. Я же не прошу вас ножом махать или из снайперской винтовки стрелять. Нет. Все проще. Вы же прекрасно все поняли – мне нужен человек, который решит эту проблему. И все. Вы мне его найдете, а я в свою очередь отстану от вашей дочери. Вот и все. Сделка. И потом я подозреваю – вам это сделать будет не так трудно. И, не надо мне ту говорить о вашей репутации – вы уже все рассказали, когда говорили про наркотики в моем доме.
Маленький задумывается. Смотрит на свои ногти. Молчит. Затем встает и подходит к столу и садится напротив Щукина. Пристально смотрит на него.
Маленький.
Позвольте спросить. А что такое есть в жизни поэта, что заставляет его пойти на такой шаг? Странно? Обычно, во все времена – наоборот, как говорится, поэтов заказывали. Наоборот – завистники его смерти желали. Власти травили. Ну и так далее, ну и так прочее. А тут вон оно как – поэт собирается убрать человека? Кто он? Конкурент? Более талантливый коллега по перу? Чья ж жизнь нужна вам?
Щукин тяжело вздыхает.
Щукин.
Да какая вам разница? Вам то что? Согласны или нет? Тут дел то для вас…
Маленький.
Ну, вы вообще из меня монстра сделали. Думает все так мне просто – раз и дать команду человека убить. Раз и все. Нет. Любезный. Вы ошибаетесь. Мне все равно знать нужно, что за человек, за что вы его приговорили?
Щукин.
Да бросьте вы? Вам просто любопытно. Да и потом. Если вдруг все раскроется – вам же лучше. Не знали ничего и не ведали. И вообще никакого отношения к этому не имеете. Как говорится – меньше знаешь – дольше спишь!
Маленький тяжело вздыхает. Улыбается ехидно и кивает головой.
Маленький.
Ну, что ж, пожалуй, вы правы. Есть, какая то логика. И все-таки. Мне, просто любопытно, из-за чего вы хотите смерти этого человека?
Щукин зло смотрит на Маленького и сквозь зубы бросает.
Щукин.
Не волнуйтесь – не из-за денег. Из-за любви.
Маленький недоуменно.
Маленький.
Что? Что? Из-за любви?! Ха! Ха! Вы, что, правда?
Щукин.
А, что тут такого? Или для вас это дико? Когда один мужчина желает смерти другого из-за любви?!
Маленький.
Ха! Ха! Ну, вы даете? Из-за женщины? Из-за бабы? Ну не ожидал!
Щукин вскакивает из-за стола. Отворачивается и говорит вдаль.
Щукин.
А, по вашему, нужно было из-за денег его убить?
Маленький смеется. Долго вытирает глаза платком. Потом успокаивается и говорит смешливым тоном.
Маленький.
Ну не ожидал. Ну, вы оригинал. Поэт. Выходит вы и моей дочери - мозги пудрили. Все как в театре. Поэт. Любовью Женщина. Еще одна. Смерть. Красиво, но глупо то как! Как это оказывается глупо! Убить человека из-за бабы!
Щукин.
Да, я вижу вы совсем не из этого измерения. Вас испортили деньги власть и карьера. Вы забываете свои человеческие качества – причем самые красивые человеческие качества! Любовь – что может быть прекрасней? С ней и смерть рядом смотрится романтично! Понимаете? Нет, вам этого не понять. Хотя… Вы ведь готовы из-за любви к дочери, ну, скажем - уничтожить человека? Готовы! Вон, у вас на лице, это написано. Хотя как я подозреваю – тут, другое.
Маленький.
Что другое? Я отец.
Щукин.
Нет. Тут тщеславие. Вам не благополучие вашей дочери важно, а что бы она такой же, как вы стали. Такой же. Что бы она, могла людей - как каток, под асфальт закатывать. Что бы шла напролом. И главное деньги. Вот ваши три кита. Не так ли?
Маленький тяжело вздыхает и ухмыляется. Встает из-за стола и говорит печально.
Маленький.
Да, я вижу, мы с вами, в наших рассуждениях о жизни, слишком, далеки. Я, по земле хожу. А вы, где-то там, далеко летаете. Хорошо. Раз вы так хотите. Пусть будет по вашему. Но учтите. Вы тоже сделаете, как и обещали. И больше никогда – слышите никогда к моей дочери не подойдете. А она никогда не появится на пороге вашего дома. Уговор – есть уговор. Ждите, вам позвонят. Назначат встречу. И все-таки, почему вы хотите убить того человека из за женщины? Она, что предпочла его вам? Почему вы решились на это?
Щукин.
Нет, все проще. Она замужем за этим человеком.
Маленький смотрит на поэта и вновь начинает хохотать. Закончив смеяться, он направляется к двери.
Маленький.
Нет, вы и впрямь оригинал. Ну, все как в пьесе. Ну ладно. Проводите меня.
Щукин встает со стула и идет к двери за маленьким. На ходу, он спрашивает.
Щукин.
И когда мне ждать? Как скоро?
Маленький.
Не суетитесь и не торопите судьбу.
В это время на середину сцены выходят ангел и смерть и смотрят на уходящих - Щукина и Маленького. За депутатом закрывается дверь. Щукин встает и облокачивается на нее спиной. Закрывая глаза, он тяжело дышит. Сжав кулаки, после паузы говорит сам себе.
Щукин.
Господи! Господи прости меня! Господи прости! Господи! Прости меня за грех этот!
Ангел и Смерть смотрят на поэта с любопытством. На сцене гаснет свет. В свете прожекторов остаются только Ангел и Смерть на переднем плане. Ангел пожимает плечами.
Ангел.
Из дня в день. Из столетия в столетие. Ничего не меняется. Все повторяется. Да, видно пора мне - не пенсию. Устал я от этих сцен однообразных.
Смерть.
Нет, ну не скажи. В последнее время, людишки - все оригинальнее становятся! Что, тебе давно ли, попадался поэт, который хочет убить мужа своей возлюбленной? Причем не сам, а прислав к нему, наемного убийцу?
Ангел смотрит на нее и устало говорит
Ангел.
Нет, я вижу, ты действительно недавно работаешь.
Смерть, сама себе под нос.
Смерть.
А, что, тут такого? Мне действительно интересно…
СЦЕНА 3
Квартира Скрябиных. В комнате Лидия Петровна Скрябина – смотрит телевизор и ее муж Валериан Степанович Скрябин печатает либо на машинке, либо на ноутбуке статью.
Скрябин, отрываясь от машинки, чешет голову. Задумавшись, продолжает печатать, между делом говоря.
Валериан.
Лидия. Тебе не кажется, что мы с тобой в последнее время мало разговариваем?
Лидия.
Милый, просто ты постоянно на работе занят. У меня куча работы. Сделка за сделкой. Вот у нас и образовался – дефицит общения. Прости. Я думаю через недельку взять отпуск. И поехать, куда ни будь на море. Как ты? Не против.
Валериан.
Ты в последнее время очень поздно приходишь с работы. Пару раз - не ночевала дома. В прошлый четверг и этот вторник. Мне это не нравится. Лидия, что происходит?
Лидия встает с кресла и улыбаясь подходит к мужу. Сверху обняв и склонившись н ад ним виноватым мягким голоском говорит.
Лидия.
Милый, ты что ревнуешь? Зайка! Ну, это тебе не к лицу! Ты же знаешь, у нас был прием с японцами, нужно было до утра «ускоглазых» развлекать, они привыкли рассвет встречать. А во вторник я ездила в командировку. Я предупреждала тебя. Котик? Ты не в духе.
Валериан, перестав печатать, обнимает и целует ей руки и виновато говорит.
Валериан.
Нет, киса, я, конечно, все понимаю. Но и ты меня пойми – ты красивая тридцатипятилетняя женщина. На тебя мужики засматриваются. Мне не хочется, как это говорится на старости лет - рога поиметь. Надеюсь, у меня, их еще нет? Ведь я, как не как - знаменитый литературный критик. И в обществе тоже тусуюсь. И нашей семье эти разговоры о супружеской неверности будут не к чему. Так ведь милая?
Лидия.
Валериан я обижусь.
Отстраняясь от мужа, она садится в кресло напротив него и говорит с претензией.
Лидия.
Ты кстати сам поздно приходишь. Не редко от тебя спиртным попахивает, да и от духов один раз аромат шел. Так, что я тебе тоже могу предъявлять претензии если уж на то пошло.
Валериан, перестав печатать, вскакивает со стула и садится на ручку кресла, в котором сидит жена.
Валериан.
Милая, а вот это подло. Ты же знаешь о моей проблеме. И с бабами у меня просто и быть то не может. А спиртным пахло, так это пару раз меня на презентации приглашали в издательства. Они все ведь хотят задобрить критиков. Ведь от нас их тиражи зависят, наши рецензии влияют на читательский интерес.
Лидия смеется.
Лидия.
Ой! Валериан, ради бога. Только вот эту лапшу мне вешать не надо. Нет Валериан. Не надо! Уволь! Какие статьи? Желтая пресса? Таблоиды чертовы? Да издатели плевать хотели на ваше - критиков, мнение! Если честно! Они вбухивают деньги в тех писателей – которых народ читает! Просто тупо пожирает эти книги. И им плевать на содержание - есть доход и главное. А статьи твои - это так, для куража.
Валериан встает с кресла и ходит по комнате. Обиженными и возмущенным голосом говорит.
Валериан.
Нет, ты не права тут Лидия! Тут ты не права! Это не бизнес тебе. Там ты дока, а тут – не суйся. Не права! Статьи наши и мои в частности имеют очень, важное, значение! Очень! Для литературного мира они - незаменимый барометр творчества современных авторов! Нет, ну ты сама посмотри – что сейчас читает народ? Что? Дешевые детективчики? Бульварщину? Это же пошло? Народ, который родил Достоевского и Толстого - читает каких-то, теток! Которые - всю жизнь проработали следователями или еще черт знает кем! А одна, ты только вдумайся! За пятнадцать лет – семьдесят пять романов написать умудрилась! Семьдесят пять! Да если даже просто каждый день сидеть и писать по странице – времени не хватит! Времени! Это что – творчество? Да на нее пять, шесть человек работают! Негры так называемые! Студенты литераторы, которым на кусок хлеба заработать надо! Разве это творчество? Это грязный бизнес! И я с этим буду бороться! Буду! И буду развеивать миф – о таких вот псевдо писательницах! А народ – у нас не глупый, народ у нас умный и грамотный. Так что ты зря Лидия.
Лидия.
Ой! Валериан – ради бога! Ты сейчас убеждаешь исключительно себя. Но открой глаза – сколько вот человек твою статью в последней газете прочитали? Ну, сколько?
Валериан.
У нее тираж пятьдесят тысяч.
Лидия.
Ну, хорошо пятьдесят тысяч. А знаешь, каков тираж книг, у той писательницы, на которую ты обрушился с гневом? Четыреста тысяч! А гонорар у нее два миллиона долларов в год! Понимаешь? Два миллиона долларов в год! И читают ее! Людям то, что надо – хлеба и зрелищ! Хлеба и зрелищ! Ну, ты же литературный критик, ну не будь наивным донкихотом, против денег и зрелищ - воевать бессмысленно!
Валериан.
Нет! Это не так! Ты совсем ослепла от бизнеса. А как же – то, что красота - это страшная сила? Как-то, что - красота спасет мир? А? Что это пустые слова? Красота слова, красота речи! Это вечно! Это победит!
Лидия смотрит на Валериана с сожалением и после паузы ласковым голосом говорит.
Лидия.
Ну, хорошо, хорошо. Я не хочу ссориться. Победит твоя красота. Победит.
Валериан.
Она не моя, она общая красота.
Лидия.
Хорошо. Общая. Ну а на этот раз кого ты там распекаешь? Опять, какую ни будь писательницу миллионершу? А котик? Кого на это раз?
Валериан, немного успокоившись, садится за машинку и смотрит на ласт бумаги. Молчит, и после паузы, вздыхая - отвечает.
Валериан.
На этот раз миля ты не догадаешься. На это раз я раскритиковал поэта.
Лидия.
Кого?
Валериан.
Поэта! Да дорогая, хоть их в последнее время и не так много. Жаль топить. Беречь, как говориться надо. Но этот - выскочка. Понимаешь ли, за рубежом его переводить стали! Бродским себя возомнил! Есенин - провинциального разлива. Мне даже приятно его утопить будет! Просто приятно! Этого то я утоплю! Кстати - у нас с ним старые счеты! Учились на филфаке вместе, правда, в параллельных группах!
Лидия.
И кто же это?
Валериан.
Некто Вилор Щукин. Слышала про такого?
Лидия вздрагивает. Становится хмурой. С подозрением смотрит на мужа, но не отвечает.
Валериан.
Милая, я спросил – слышала про такого?
Лидия отвечает с неохотой.
Лидия.
Щукин? Слышала. Но говорят – он вроде хорошо пишет. Вон и вечера собирает, что за последнее время редкость.
Валериан.
Да то-то и оно. Собирает. А читает что? Свою ересь? Тоже мне – Евтушенко нашелся!
Лидия встает с кресла и кутается в шерстяной платок. Становится у окна и смотрит в даль.
Валериан.
Милая. Что с тобой?
Лидия.
Да так ничего.
Валериан.
Нет, что-то случилось. Ты что грустной стала?
Лидия.
А что он там написал этот Щукин, за что ты его так не любишь?
Валериан.
Тебе что действительно интересно? Странно, это впервые когда ты интересуешься содержанием моей статьи и творчеством, авторов - которое я разбираю. Странно.
Лидия.
Чего тут странного? Сам ведь хотел, что бы я хоть как-то участвовала и в твоем творчестве. Ведь критика как ты сам говоришь – это тоже творчество.
Валериан самодовольно кивает головой и улыбаясь ласково говорит.
Валериан.
Ну, спасибо милая - не ожидал что ты вот так. Спасибо. Думал что тебе все равно, что я там пишу. А ты вон как. Извини. Что плохо думал.
Лидия.
Так, что он написал?
Валериан.
Кто?
Лидия.
Ну, это твой – Щукин?
Валериан.
А Щукин, Щукин это Щукин. Ну, вот, например – послушай:
Нам хирурга не надо-
Мы и так перерезаны
Как снаряды от «Града»
Булки хлеба нарезаны.
И парнишка из Курска
Нет ему девятнадцати,
Но стреляет из ПТУРСов
Вертолет сто семнадцатый…
Я упал в этот снег,
Просто доля такая
Лишь короткий пробег -
Вот и пуля шальная…
Эх, российский народ!
Сколько вас, недобитых?
Но строчит пулемет!
Будут цинки залиты…
Не смотря ни на что
Тихо плачут их матери
Потому, что сынок -
Вновь лежит в Мед. Сан. Бате…
Но, а мне ли судить?
Для чего это надо?
Толи пуля найдет,
Толи плачет награда…
Ну и как это тебе? А набор слов? Просто графоманство какое то! А его еще за рубежом переводят. Позор! Нет, надо в корни истребить этого выскочку! Писать он решил. Сборники издает. Да издатели после моей статьи его в кабинет то не пустят!
Лидия смотрит на него с презрением и грустно говорит
Лидия.
Странно, а мне понравилось.
Валериан, смотрит на нее удивленно и после паузы замахав руками - кричит, вскакивая со стула.
Валериан.
Нет! Ты только посмотри! Да это же бездарность полная! Полная! И что только люди в этом находят: резаны – перерезаны, матери – мет сам бате! Рифма то убогая!
Лидия вздыхает.
Лидия.
А мне кажется правдиво. И главное с душой. И зря ты так нервничаешь.
Валериан.
Да что ты говоришь? Нервничаешь! Тут занервничаешь! Обмельчала наша поэзия! Обмельчала! Такое пишут – ужас! Ужас!
Лидия.
А что надо про травку и солнышко писать? Время такое. Вон на Кавказе война. Он и пишет. Русский поэт, же он всегда писал о трудностях – не только о кленах опавших.
Валериан.
Лидия! Лучше замолчи. Ты в это ничего не понимаешь! Поэтому лучше молчи. А то мы поссоримся.
Лидия отвечает безразличным тоном и зло.
Лидия.
Не хочу, я с тобой ссорится. Я просто говорю о тех стихах, что я услышала. Свое мнение. Вот и все. Просто как человек. Мне они понравились. Они меня задели. Ведь ты же сам всегда любишь приводить пример, что такое хорошие стихи, а что такое поэзия. Это ведь, как - парфюмерная лавка и цветочный магазин. Так вот – стихотворение, про медсанбат и маму, что плачет – мне показалось, очень душевным. И главное - от него настоящим - жизненным пахнет. Пусть даже это и горький запах полыни. И вообще мне так кажется – как будто ты ему завидуешь. Такое у меня впечатление.
Валериан вскакивает и кричит.
Валериан.
Что как ты могла об это подумать?! Я завидую этому бездарю? Да ты понимаешь что говоришь?!
Лидия.
Судя по реакции – я попала в точку.
Валериан.
Лидия. Ты делаешь мне больно! Я не заслужил этого!
Лидия.
Прости Валериан, я просто сказала правду. И она оказалась - горькой. Конечно, не всегда приятно – слышать правду. Даже правильней сказать - правду слушать всегда неприятно. Ведь, правда, в большинстве случаев - горькая. И так устроена жизнь. Но к ней надо относиться с уважением. К правде. Понимаешь Валериан. Если ее ненавидеть – то ничего хорошего в твоей жизни не будет. Одна ложь. Которая, в конце концов, тебя съест и растворит как негашеная известь. И ничего от тебя не останется. Ничего прах и все. Прости Валериан.
Валериан.
Нет! Это не ты говоришь. Не ты! Ты не можешь так думать. Это слишком правильно! Ты не можешь, это не твои слова! Я их уже, где-то слышал, или читал. Откуда ты из взяла? Признавайся? Откуда? Мне просто интересно!
Лидия.
Валериан, тебя действительно - засосала критика. Ты стал мнительным. Я действительно - сама так думаю и нигде, эти слова, не читала.
Валериан садится за стол и обхватив голову руками недоверчиво говорит.
Валериан.
Не верю. Не верю!
Лидия.
Ой, брось! Тоже мне – Станиславский! Валериан. Успокойся. Я сказала тебе правду, что бы легче было. Но кто тебе ее еще скажет? Твои издатели? Или твой редактор? Нет. Им вообще на тебя наплевать. Им нужно – ты тявкаешь в своих статьях – ну и тявкай! А то, что ты не пишешь сам - уже лет десять так это им по барабану. То, что ты умер как писатель и поэт? Кому до этого есть дело?
Валериан.
Лидия замолчи! Замолчи! Я прошу тебя!
Лидия.
Ой, да, пожалуйста. Оставайся со своими творческими нереализованными амбициями и страхами наедине. Только вот, отыгрываться, на талантливых - это просто мерзко.
Валериан вскакивает и убегает со сцены. Лидия провожает его жалостливым взглядом. Смерть и Ангел тоже смотрят сначала - на уходящего Валериана, затем на Лидию.
Ангел.
Честно говоря, я вообще не понимаю – зачем ты меня сюда привела. Что тут то? неужели ты хочешь кого-то из этих двоих и без того несчастных людей?
Смерть.
Ой, какой ты все-таки сентиментальный. Погоди, будет тебе продолжение. Чувствует мое нутро.
В это время раздается звонок в дверь. Лидия подходит к ней и открывает. На пороге стоит молодая девушка - дочь депутата Виктория Маленькая. Она недоверчиво смотрит на хозяйку.
Виктория.
Здравствуйте, мне нужна Лидия Петровна Скрябина.
Лидия.
Здравствуйте. Я Лидия Петровна. Чем, могу быть, полезна? Вы кто?
Виктория.
Вы меня не знаете. Мне просто нужно поговорить с вами на очень важную тему!
Лидия пожимает плечами.
Лидия.
Ну не знаю, о чем речь то?
Виктория.
Это очень важно поверьте. Речь идет о судьбе двух человек. И один из них Вилор Щукин.
Лидия задумывается. И посмотрев на Викторию - с ног до головы, тихо говорит.
Лидия.
Ну, что ж проходите.
Виктория проходит и снимает верхнюю одежду. Лидия проводит ее в комнату и усаживает на кресло. Девушка смущаясь не решается смотреть в глаза хозяйки. Лидия садится напротив и после паузы спрашивает.
Лидия.
Ну и о чем мы с вами будем говорить?
Виктория.
О вас.
Лидия.
Обо мне? А что такое со мной?
Виктория.
Вы мне мешаете.
Лидия, рассмеявшись, отвечает сквозь хохот.
Лидия.
Позвольте, девушка - как я могу вам мешать, ведь я вас даже не знаю?
Виктория.
Это не важно. Вы мне мешаете, не зная меня.
Лидия.
Позвольте девушка, загадки я не люблю. Говорите нормально.
Виктория.
Он вас любит.
Лидия в недоумении.
Лидия.
Кто?
Виктория.
Вилор. Он вас любит! Он только о вас си думает. Он меня совсем не замечает. Даже когда мы в постели он думает о вас. Он несколько раз называл меня вашим именем. Он во сне повторяет ваше имя.
Лидия смотрит на нее пристально и покачивая головой печально отвечает.
Лидия.
А вон оно что? Очередная жертва любви Вилора Щукина. Бедная дитя. Вот оно что. Простите. Как я сразу не догадалась. Вы уже успели с ним провести ночь?
Виктория.
Вы тоже любите его. Я чувствую это. В вашем вопросе прозвучала ревность. Я шла сюда в надежде на то, что он любит вас безответно, но как вижу, я ошиблась. Вы его тоже любите.
Лидия.
Девушка, да вы что? О чем вы? какая там любовь? Я с ним знакома то едва-едва.
Виктория.
Не надо мне лгать. Я все знаю. Я знаю, где вы встречаетесь. Я знаю о ваших свиданиях. Я знаю, что вы с ним занимаетесь любовью на квартире, которую вы, снимаете. Я все знаю. Не надо мне лгать.
Лидия, нахмурившись, откидывается в кресле. После паузы тяжело вздыхает.
Лидия.
Так! Вы что ж следите? Поздравляю Вилора и себя. Поздравляю. Мне только еще этого не хватало. Вы, что ж сами следили?
Виктория.
Нет, я нанимала детективов частных.
Лидия.
У вас и пленки как я понимаю, какие то есть, ну по условиям жанра – должны быть и фотографии. Так ведь?
Виктория.
Вы правы и фото и даже есть запись ваших разговоров и даже…. Простите - как вы стонете в постели.
Лидия.
Так, ну это уже вообще. И сколько интересно вам это стоило? Ведь это дорого нанять детективов и еще с аппаратурой?
Виктория.
Это обошлось не дешево. Но не в этом дело. Деньги у меня есть.
Лидия.
Хм, откуда позвольте спросить - у такой молодой особы деньги – богатый папа?
Виктория.
Да, но это не важно. Важно то, что я хочу вам сказать.
Лидия тяжело вздыхает.
Лидия
Как я понимаю, по условиям жанра - сейчас пойдет шантаж. Вы будете меня шантажировать? Хотите что бы я вам компенсировала затраты по слежке?
Виктория.
Нет. Мне не нужны ваши деньги. И вообще я не хочу вас шантажировать. Это мерзко. Хотя я могла бы показать фото и дать послушать записи вашему мужу. Но я не буду этого делать.
Лидия.
Хм, это почему?
Виктория.
Я в самом начале нашей беседы сказала – вы мне мешаете. Так вот я пришла попросить вас – исчезнете. Уйдите, из моей жизни! А, главное - из жизни Вилора! Вот и все.
Лидия кивает головой и печально смотрит на девушку. Виктория не выдерживает ее взгляда и отворачивается в сторону. Помолчав, она добавляет.
Виктория.
Честно говоря, я человек мягкий и на этот разговор решилась после долгий раздумий. Я не хотела его, но у меня нет выхода. Я люблю этого человека. И никому его не отдам. И ради него, готова - на все. Поэтому прошу вас – прислушайтесь ко мне и сделайте то, о чем я вас прошу.
Лидия.
А что я должна сделать то? Покончить с собой?
Виктория.
Нет, вы зря иронизируете. Вы должны исчезнуть. Уехать в другой город. И все. Просто исчезнуть. Что бы, он не знал, где вас искать. А потом он забудет вас и полюбит меня. А если вам нужны деньги на переезд – я заплачу! Сколько вам надо, я заплачу!
Виктория, говорит последние слова со слезами на глазах, ее голос срывается. Лидия смотрит на нее с жалостью
Лидия.
Девочка моя, вы, что такое говорите? Куда уехать? Я не могу уехать? Вы с ума сошли! Вика! Послушайте меня! Вы насмотрелись фильмов! Так в жизни не бывает! Он не полюбит вас даже, если я исчезну! Полюбить нельзя другого человека, если исчез любимый! Вы заблуждаетесь! И потом - вы не спросили главное. Хотя и заметили. Главное готова ли я послушаться вас?
Виктория плачет. Она вытирает глаза платком и всхлипывающим голосом спрашивает.
Виктория.
Я не хочу этого, но вы готовы? Вы сделаете?
Лидия.
Нет. Я не сделаю. Я не могу выполнить вашу просьбу.
Виктория.
Почему? Потому что вы любите его? Да? Вы любите его?
Лидия молчит. Она отводит глаза в сторону.
Виктория.
Значит, я не ошиблась – вы любите его. И, как я, понимаю, готовы на все. Вы только делали вид, что он вам безразличен, но на самом деле вы готовы на все. И это страшно. Страшно! Господи! Я не хочу!
Лидия.
Чего, вы не хотите?
Виктория.
Убивать вас. Но я вижу, у меня, не остается выбора.
Лидия.
Вы что говорите? Вика? Вы в своем уме?
Виктория вздыхает и вытирая остатки слез платком уверенно и жестко говорит.
Виктория.
Я вынуждена вас убить. Если вы не отступитесь и не оставите Вилора в покое – я вас убью. Поверьте, мне противно но я сделаю это! Простите. Знайте. Прошу вас испугайтесь и отступитесь! Поклянитесь мне, что он вам не нужен! И все будет хорошо! Прошу вас! Не толкайте меня на это! Я не хочу, вас убивать! Но просто вы не оставляете мне выхода!
Лидия вздыхает и помолчав спрашивает.
Лидия.
Скажите Вика – а вы на моем месте, как бы поступили?
Виктория на нее смотрит с ужасом.
Виктория.
Значит – вы не боитесь смерти?
Лидия.
Боюсь.
Виктория.
Значит, он вам, дороже жизни?
Лидия.
Да.
Виктория вскакивает и выбегает в прихожую. Набросив куртку, она открывает дверь и плача выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Лидия стоит, смотрит за ней, сложив руки на груди. В это момент в комнате появляется Валериан, он недоуменно спрашивает
Валериан.
Лидия? Кто это был?
Лидия.
Это приходил один человек.
Валериан.
Что ему надо было?
Лидия.
Он, пришел мне сказать, что убьет меня.
Валериан.
Что? Хватит шуток!
На сцене гаснет свет. На середину выходят смерть и ангел. Смерть похлопывает ангела по плечу.
Смерть.
Ну, как тебе? А мне так нравится. Хотя немного старомодно. Интересно как она собирается ее убить?
СЦЕНА 4
Квартира Вилора Щукина. В кресле сидит Павел Афанасьевич - дед поэта. Он читает газету. Открывается дверь в квартиру входит Лидия Скрябина. Она раздевается. И поправляя прическу смотрится в зеркало. В углу стоят смерть и ангел и наблюдают.
Лидия.
Вилор? Ты Дома? Вилор?
Лидия заходит в комнату и в растерянности останавливается и смотрит на Павла Афанасьевича. Тот, убрав в сторону газету улыбается и гостеприимно говорит.
Дед.
Здравствуйте Лидия Петровна! А Вилора нет.
Лидия.
Ой! Павел Афанасьевич! Простите, не ожидала, я вот, зашла. Вилор ключ мне дал. Мне поговорит с ним срочно надо. А он скоро придет?
Дед.
Поехал в редакцию. Обещал скоро быть. Меня вон просил обед сготовить. Я уж и борщ сварил. И вот сижу прессу читаю. Газеты новые. Много забавного пишут. Да вы Лидия Петровна не стесняйтесь. Проходите, садитесь. А хотите, я вас борщом накормлю? А? Я вкусно борщ готовлю!
Лидия, садясь в кресло.
Лидия.
Нет, нет. Спасибо конечно. Я просто подожду. Немного. Мне просто действительно очень нужно с ним поговорить. Очень нужно.
Дед.
Ну, нет, так нет. А зря. Мне бы было очень приятно, если бы мои кулинарные способности оценила такая красивая женщина.
Лидия смущаясь
Лидия.
Вы мне льстите. Какая я красивая. Простая.
Дед.
Ой, нет. Позвольте, с вами не согласится. У моего внука не красивых женщин не бывает. Он ведь натура художественная. А у людей с воображением – не бывает что-то или кого-то некрасивых. Хотя простите. Я так вот говорю, о вас будто о какой то вещи. Простите великодушно! Я действительно последнее время говорю иногда, что-то лишнее. И не дозволительное.
Лидия.
Ну, что вы. Павел Афанасьевич! Только за одни вот ваши извинения и речь вашу такую необычную – на вас злиться грех. Вы так красиво говорите.
Дед.
Да какая там речь!
Лидия.
Не скажите – ну кто вот сейчас говорит - простите великодушно? Да никто! Все забыли такие прекрасные выражения! А как приятно их слышать! Тем более от пожилого человека! Поверьте – любая женщина это оценит! Эх! Павел Афанасьевич, верите – порой так хочется романтики! А ее нет в нашей серой и убогой до общения жизни! У нас ведь рутина одна! Мы, не можем насладится - этим человеческим общением!
Дед.
Да, я с вами согласен. А что от таких вот выражений – простите великодушно, так это я как-то привык. Меня к нему один человек научил. В лагерях. В Краслаге. Это было в тридцать восьмом, или нет. В тридцать девятом! К нам в барак поселили такого - невзрачного на первый взгляд, человека. Низенького, какого то тщедушного на вид. Но как оказалось – это был потомственный дворянин, Сергей Сергеевич Гротов. Его сам император ценил. Сергей Сергеевич отвечал за поставки двору его императорского величества сена для конюшен, в общем - корма. Ну а потом как там было – революция. И так далее. Уехать не успел, или не захотел. А большевики вспомнили ему царскую службу и сослали в Сибирь. В лагеря. Хотя он никакой политикой никогда не занимался. Так вот этот человек стал настоящим лидером нашего барака! Какая у него была внутренняя энергия! А выдержка, какая! Помимо образованности и воспитанности, он был настоящим порядочным человеком – настоящим дворянином! Он и научил меня вот так разговаривать! Вернее, я от него это взял, он специально конечно ничему не учил!
Лидия.
А что стало с этим человеком?
Павел Афанасьевич задумавшись, отводит от нее взгляд и смотрит в окно. После паузы говорит тихо и печально.
Дед.
Он умер. Как и сотни других ЗК. Зима сорок первого была холодной и как не когда голодной! Администрация лагеря нас практически не кормила! Они говорили – тут война идет, а мы врагов народа – бесплатно кормит должны? Дохните! И дохли. Умирали. Инной раз проснешься – а сосед твой рядом уж холодный. По началу я спать не мог! Боялся, что вот-вот сосед дышать перестанет! А потом. Потом Лидия Петровна, я иногда даже завидовал им! Им - тем, кто вот так во сне. Ведь во сне смерть – самая сладкая. Не заметно к Господу душа отлетает! Без мучений!
Смерть поворачивается и толкнув ангела в плечо радостно говорит.
Смерть.
А мне нравится этот старикан. Знает толк в последнем уходе. Хочешь, я ему последний уход сделаю, как он желает? А вот так во сне. Сейчас вон приляжет вздремнуть и все? Чего тянуть то?
Ангел отмахивается.
Ангел.
Успеешь. Дай дослушать.
Смерть.
Опять успеешь?! Дай дослушать? Ты же говорил, что устал от этих вот сцен и речей! Говорил, что ничего не меняется у людей, а сам? Понравилось? да и что тянуть – старику то вон уже восемьдесят с гаком, наверное! Что его тут мурыжить – пожил свое. Не молодуху же? Ты что! Нет, я уже не рада, что подарок тебе сделала! Ты злоупотребляешь! Смотри – мое терпенье лопнуло! Сама решу кого и когда!
Ангел.
Только попробуй! Вмиг там узнают о твоей самодеятельности!
Показывает пальцем на потолок.
Потом не обижайся!
Смерть.
Ладно, ладно, что смотри, наслаждайся, сентиментальный ты наш.
Лидия.
Ой! Как же все страшно было Павел Афанасьевич. Страшно. Вы столько пережили в этих лагерях. А за что вас повадили?
Дед.
Да не за что. По доносу друга моего сначала посадили. Мол - агитировал против советской власти. Готовил теракты, состоял в подпольной организации. А на деле анекдот в компании рассказал. А в компании был человек, который потом написал докладную в НКВД. И все. Знаете Лидия Петровна. Раньше ведь, там у нас много было тех, кто на НКВД рапорты строчил. Они вербовали слабых или тех, кто выслужиться хотел – по карьерной лестнице подняться. Вот и писали. А людей сажали.
Лидия.
Вы говорите, друга посадили. А вы при чем?
Павел Афанасьевич, тяжело вздыхая.
Дед.
Так друга допрашивали потом. Как там сейчас называется – с пристрастьем. В общем пытали его. Били. Спать не давали. Грозили расстрелом. И все такое. Требовали выдать им списки других частников организации. Назвать имена, фамилии. Вот друг и не выдержал. Начал вспоминать, как это говорится. На одном из допросов он просто назвал своих друзей и знакомых. Всех кого знал. Просто всех с кем общался. И все! Пошло - поехало. Всех арестовали – кого назвал. По очереди. И меня в том числе.
Лидия.
Как же так? Как он мог? Это ведь подло! Оговаривать своих друзей! Его совесть то не замучила?
Дед.
Знаете. Лидия Петровна. Вы просто не понимаете. И не можете понять. Там не до совести ему было. Он просто сломался. И я его понимаю – я на него зла не держу. Не выдержал он. Вот и все. Многие не выдерживали. Многие. Там под пытками порой ловишь себя на мысли что готов, на все - и унизиться, и предать, лишь бы от тебя отстали. Лишь бы не трогали и не били, а еще лучше просто расстреляли. Страшно это. Не кому не пожелаю. Вот так как он.
Лидия.
А вас? Вас пытали?
Дед.
Все было. Но я, не назвал больше им никого. За это вон у меня до сих пор рука кривая. Сломали ее. Кстати это меня и спасло. Они, испугались и побыстрее, решили меня в лагеря отправить. Что б их не наказали, что они людей пытают. Тогда все равно официально нельзя было пытать. И если человека искалечат – то и палачей могли посадить. Одно слово – банка со скорпионами. Так и поехал я с пятьдесят восьмой частью десятой на пятнадцать лет. В краслаг. Так и стал я политическим. Хоть и политикой то не интересовался.
Лидия.
Как все странно. Мерзко как. А этого человека вы потом встречали? Ну, того, кто вас оговорил?
Дед.
Нет. Не встречал. Его расстреляли, в тридцать восьмом. Сразу, после суда. Не спасло его то, что он столько имен назвал. Как руководителя подпольной контрреволюционной троцкиской организации и расстреляли. Тогда ведь план спускали сверху. Сколько нужно расстрелять. Вот он и попал под план так сказать. Ему лоб зеленкой и намазали, как говорится.
Лидия.
Вот смотрю я на вас, Павел Афанасьевич, и удивляюсь. Вы столько пережили. Вас так люди обидели. Не за что вот отсидели столько лет. Друзья предавали. Такая жизнь у вас была трудная и страшная, а вы все равно! Жизнь любите и людей любите! У вас нет злости к людям! Как это? Вы не озлобились. Я вижу, по глазам вашим. Разве так можно? Для меня вот честно скажу – загадка!
Павел Афанасьевич пожимает плечами.
Дед.
Лидия Петровна деточка. Простите великодушно! Можно, я вас буду называть – деточка?
Лидия.
Конечно, мне будет приятно.
Дед
Деточка! Нельзя, жизнь не любить. И людей нельзя не любить. Ведь люди это часть жизни и в большинстве своем – хорошие люди. Добрые и человечные. Они сочувствуют и переживают. Они помогают пережить боль. Вот вы, вы сейчас моих страшилок наслушались и вам вот меня жалко стало! А мне, что старику надо?! Мне - уже приятно, что кто-то меня жалеет. Переживает. Уже от вас энергия добра идет. Так что Лидия Петровна – людей любить надо! Надо! Иначе – зачем жить? А озлобится – это самое простое. Злоба – она съедает человека. Просто уничтожает, словно червяк - ест его изнутри! И человек, как бревно становится трухлявым. Морально погибает.
Лидия.
Красивы ваши слова. Но все же. Злоба то разная бывает.
Дед.
Конечно, есть злоба к врагу. Когда страну твою завоевать хотят. Но я не, об этом. Я о зависти и злобе людской – обычной повседневной так сказать. Она страшна.
Лидия.
А как быть с любовной злобой? Она то как? Тоже человека съедает?
Дед.
Я что-то не пойму. Что вы имеете в виду? Любовь и злоба вроде бы не совместимы! Насколько я знаю, когда человек любит – он не может озлобиться! Не может!
Лидия.
Может. Вот, например – один человек любит другого. А тот, не отвечает ему взаимностью. И тогда человек озлобляется. Он готов на все. Он готов на преступления. Такое ведь бывает?
Дед
Я не встречал. Хоть и живу вот уже восемьдесят с лишним.
Лидия.
А я встречала. Человек хочет убить другого человекам только за то, что его любит его возлюбленный!
Дед.
Да! Такое, вроде бы шекспировское развитие. Разве такое возможно у современной молодежи?
Лидия.
Возможно. И вот вы как бы поступили в такой ситуации?
Дед.
В какой такой?
Лидия.
Ну, если бы вам сказали, что вас хотят убить. За то, что вас любит женщина. А ее любит мужчина, и он хочет вас убить! Вы как бы поступили? Испугались? Бросили бы эту женщину?
Дед смеется и кивает головой.
Дед.
Да, интересная ситуация? А я? Я то люблю - ту женщину?
Лидия.
Без памяти.
Дед.
Но вот вы сами и ответили. Как можно отступиться от того, кого любишь без памяти? Памяти то нет. А значит и чувства опасности. А значит главное для тебя – тот единственный человек! Вот и все.
Лидия.
И вас не напугала бы смерть?
Дед.
Нет. Да и что есть, лучшего, как говорится – как умереть за любимую? Это ведь тоже так приятно!
Смерть говорит ангелу, вновь стукая его по плечу.
Смерть.
Нет, этот дед мне определенно нравится! Определенно! Я, пожалуй, стала его поклонницей! Он все тонкости знает! Забавный старикан!
Лидия.
Вы очень интересный человек Павел Афанасьевич. Очень. С вами не просто интересно. С вами хорошо. Как - то уютно на душе от ваших мыслей высказанных вслух. Спасибо вам. И Вилор. Он тоже взял частичку вас. Он тоже взял и я только за это вам благодарна.
Дед.
Ну, что вы деточка! Что вы! Вы льстите мне! Старика вводите в искушение! От ваших слов – веет лестью обольстительницы! Смотрите Лидия Петровна! Влюбиться у меня еще сил хватит! Есть еще порох в пороховницах!
Лидия. Смеется.
Лидия.
Ой! Пожалуйста! Я только рада буду! И у Вилора - вон какой соперник будет! Кстати – Павел Афанасьевич, это вы внуку такое имя дали? А?
Дед.
Да, был такой грех. Его мать то родила совсем будучи еще девчонкой! В восемнадцать. Да и мне тогда чуть больше сорока было. Я только что из лагерей вернулся. И дочь увидел лишь, когда она уже беременной была. Вот и решил на всякий случай – назвать его революционным именем. Что бы там претензий не было – а так Вилор. Сокращенно - Владимир Ильич Ленин и октябрьская революция! Кого с таким именем репрессировать будут? Я ж не знал тогда со сталинизмом покончено.
Лидия.
Да. Имя, редким получилось. Оно и к лучшему. Правда, он нервничает – говорит, ему не нравится. А мне так напротив - я к нему привыкла. Даже изюминка, какая то есть. Вилор Щукин!
В это время открывается дверь и в квартиру входит Вилор Щукин. Он пасмурный и расстроенный. Бросает ключи у зеркала и заходит в комнату. Павел Афанасьевич и Скрябина, встречают его вопросительными и тревожными взглядами
Дед.
Привет внучок. Что-то ты мрачен? Не приятности?
Щукин не смотрит на деда. Он стоит и уставившись в пол молчит. Скрябина подходит к нему и погладив его по щеке спрашивает ласково.
Лидия.
Вилор? Привет! Ты даже не поздоровался со мной? Что-то случилось?
Щукин.
Мне вновь отказали в редакции. Отказали. Сказали, что издавать мою книгу не хотят.
Лидия.
Почему? Что не так?
Щукин.
Они считают, что напрасно потратят деньги. Сейчас стихи не в моде. Да и критики в мой адрес полно. Творчество, у меня какое то странное. Вот и все.
Дед
Погоди, Вилор, они же заключили вроде с тобой договор?
Щукин.
Это был предварительный. Но сейчас от него отказались.
Лидия.
И что нет никакого выхода?
Щукин.
Они мне предложили роман написать. Мол - имя раскрученное. И можно хороший тираж вылить. И денег собрать. Но надо переквалифицироваться в романисты. И лучше в любовные. Говорят сейчас любовные романы на пике. Вот. Так.
Лидия.
То есть как? Ты же поэт? Они что не понимают?
Щукин.
Они все понимают. Но им наплевать. Они говорят я плохой поэт. Они говорят – стань писателем! Вот и все.
Лидия.
Но это же, как-то…
Щукин.
Да, как-то! Ты права! Через одно место!
Дед
Знаешь, что внучок. А я бы на зло, им роман написал. На зло! Как говорится по указу! Вот и все! Плюнь и напиши.
Щукин.
Дед? Ты, что говоришь? И это ты? Ты такое говоришь? По указу? Ты ведь сам ничего не делал по указу! А мне предлагаешь? Да ты что?
Дед.
Бывают ситуации – когда просто жизненно важно сделать по указу. Что бы сохранить себя. И близких.
Щукин.
Нет, дед. Я не узнаю тебя! Я поэт! Поэт, а не писатель детективов! Поэт понимаешь! Вот так то и отвечу я тебе таким:
Читает возбужденно стихи.
Жизнь по указу будь она проклята!
Подсказки, инструкции -бюрократизм.
Свобода - экстаз с вырванными нОгтями!
Закон ей палач, врач и ее механизм.
Жизнь для престижа -будь она выжжена!
Огнем сотворенья любви и добра,
Чувства, бесстыжи, а мысли не движимы,
Тают в сугробах ласк серебра.
Жизнь без идей - как червивое яблоко,
Упавшее с дерева - в мусора кучу,
Отношения людей - так полезны и пагубны,
Тут, все по своему, для каждого случая.
Жизнь ради власти - гора из навоза.
Опасна, коварна, как выстрел в затылок!
Успех жизни - часть не написанной прозы,
Лежит в тишине не открытых дорог!
Лидия.
Красиво Вилор. Ты недавно это написал?
Щукин.
Да Лидия. Вот домой ехал и написал.
Дед.
Бунтарство в тебе хватает, только вот смотри Вилор, что бы, это самое бунтарство не затмило остальные качества. Что бы, ты не стал злым и жестоким – после этих не удач.
Павел Афанасьевич встает и идет к двери. Он оборачивается у порога и смотрит на Скрябину.
Дед
Лидия Петровна деточка, берегите его. Берегите его мир. Внутренний. Он на гране. Я вижу. Еще немного и он сорвется. Если уже не сорвался. Он может наделать глупостей. Деточка берегите его. Он такой вроде бы сильный и на самом деле ранимый и глупый.
Лидия.
Я обещаю вам. Я все сделаю.
Дед.
Ну ладно. Я пойду, прогуляюсь. А вам я вижу, двоим побыть надо. Наедине. Ну, что ж. На улице вроде хорошая погода. Так, что…
Павел Афанасьевич берет трость и выходит из квартиры. Щукин подходит к буфету достает от туда бутылку и поставив ее на стол садится. Молча наливает себе рюмку и выпивает. Лидия стоит и смотрит за ним.
Лидия.
Я тебя не узнаю Вилор. Ты в последнее время, стал каким то жестоким. Вон деда обидел. Со мной не говоришь нормально. Пьешь вон много. Что случилось? Неужели тебе этот отказ в редакции так душу разворошил?
Щукин не смотря на нее – молча наливает еще одну стопку и пьет. После паузы. Он поднимает глаза и кивает головой.
Щукин.
А знаешь, кто статью эту, проклятую, написал?
Лидия тяжело вздыхает. Она проходит и садится в кресло. Помолчав, говорит грустным голосом.
Лидия.
Ее написал Скрябин. Я видела эту статью, когда он ее писал.
Щукин.
Видела?! И не сказала мне? Почему?
Лидия.
Зачем? Он все равно бы ее опубликовал. Она все равно бы вышла. А ты бы дергался. Мог глупостей наделать. Зачем. Я ради тебя и не стала ничего говорить. Тем более – ты знаешь, что все, что он написал - бред. Это не правда. Это лишь отголоски зависти. Он завидует тебе. Он всегда тебе завидовал. Он просто такой человек. И я ничего с этим не сделаю. И я не виновата, что я – его жена.
Вилор.
Опять твой муж. Опять он. Нет. Все-таки я не напрасно решился. Не напрасно.
Лидия.
Что не напрасно? Ты о чем?
Щукин выпивает еще рюмку. Махает рукой.
Щукин.
Так не о чем. Скажи мне лучше – ты бы поехала со мной в Париж? А вот - так. Не с того, не с сего. Бросила все и поехала бы? Вдвоем ты и я! Просто глупо - ты и я! Мы бы гуляли по Елисейским полям. По Конкорду.
Лидия.
Ты же знаешь – это сейчас не возможно. У меня работа. Да и Скрябин. Как ему то это сказать. А потом на такую поездку нужны деньги. У меня сейчас лишних нет. А у тебя и подавно. Так что Вилор – успокойся и не теш себя этими иллюзиями. Труднее будет вернуться в реальность.
Щукин.
Ерунда! Отговорки. А если я найду денег? Если нам твой Скрябин больше никогда не помешает? Поедешь? Что здесь делать? В это сттарне? Которая - сходит с ума! Которая Достоевскому и Гоголю предпочитает дешевых выскочек, делающих деньги на бульварных романах! Нет, никогда в этой стране не будет порядка! И главное никогда этот народ не будет жить счастливо! Он сам не хочет! Понимаешь! Сам не хочет жить по человечески! Рожать и воспитывать детей! Не пить водки! Не обижать стариков! Не воровать у инвалидов и сирот! Народ это не хочет! Что можно ждать, от этого народа? Лидия? Оглянись! Нет! Уезжать, и пока есть возможность – бежать отсюда! Так ты поедешь со мной в Париж? И Скрябин твой не помешает – поверь мне, я обещаю!
Лидия.
Вилор! Ты меня пугаешь? Найдешь денег, Скрябин не помешает? Ты, что его убьешь?
Щукин.
А если и так? Ты что меня меньше любить после этого будешь?!
Лидия.
Вилор! Прекрати! Это уже не смешно! Это уже мне не нравиться! Ты меня пугаешь!
Щукин.
И все-таки, ты бы стала меня меньше любить, или разлюбила бы совсем, если бы я убил твоего мужа? Скажи, только честно?
Лидия.
Прошу тебя! Прекрати! Я не могу отвечать на такие вопросы! Ты меня мучаешь! Ты же знаешь, что я тебя люблю - и этим пользуешься. Ты жестокий! Ты говоришь такие вещи, от которых мурашки по коже! Народ тебе не нравится! Ты обозлился! Поэт не доложен быть злым. При чем тут народ. При чем тут страна, если тебя обидела горстка негодяев? И из-за них ты готов бросить родину? Не правильно это. Не правильно. Нельзя жить в ненависти и обиде. Нельзя жить, желая смерти, пусть даже нехорошим людям. Нельзя желать смерти врагам. И тем более нельзя эту смерть призывать. Правильно дед сказал – ты жестокий! И это страшно!
Щукин.
Дед! Слушай ты больше этого идеалиста романтика! Он пятнадцать лет в лагерях оттрубил и всех любить продолжает! То же, мне – библейский персонаж! А сам за свою жизнь так ничего и не смог сделать! Ничего! Только вон, хорошие слова, говорить умеет!
Лидия.
Злой! Ты злой Вилор, я тебя не узнаю.
Щукин смеется.
Щукин.
Я сам себя не узнаю. А дед, извини, он конечно человек хороший, но нельзя жить по его советам. Нельзя. Не выживешь.
Щукин смотрит в окно и махнув рукой говорит.
Щукин.
Кстати, вон дождь, наверное, будет, а старик зонта не взял. Замокнет.
Лидия.
Домой вернется.
Щукин.
Нет, не вернется. Так и будет сидеть на лавке – пока ты не уйдешь. Он ведь тактичный. Дождь его не испугает. Дождь вообще никого пугать не должен. Дождь, это такое!
Щукин задумчиво смотри в глубь зала.
Дождь, это слезы природы. Иногда радостные, а иногда грустные…
Вот послушай:
Читает стихи.
Пока идет дождь -
Слышны звуки вчерашнего дня.
Гром - словно вождь
Водит племя ночного дождя.
Ночь - промокшая птица,
Рассвет - не совьет ей гнездо
Тень вчерашние лица
День растворяет все зло.
Пока идет дождь -
Листья плачут о теплой земле
Пока идет дождь -
Роса отдается траве
Туман - обкуренный странник,
Облака словно стадо овец,
Ветер - небесный избранник,
Закат - умирающий свет,
Пока идет дождь.
Лидия.
Красиво. Кстати, ко мне твоя знакомая приходила. Виктория. Знаешь такую?
Щукин.
Вика? К тебе? Что ей надо было.
Лидия.
Рассказала, как вы иногда весело проводили время. И еще. Сказала, что убьет меня, если я от тебя не отстану.
Щукин.
Что? Ха, ха. Вот дурочка. Вот дурочка. Девчонка! Надеюсь, ты ей не поверила?
Лидия.
Как сказать. Как сказать. Она очень агрессивная была. И я боюсь, что она говорила искренне. Кстати, когда это ты успел с ней роман закрутить? Она сказала что вы были близки. Ты это сделал пока я с моим в отпуске, в Испании была?
Щукин отворачивается и опускает глаза. Он отвечает с неохотой после длительной паузы.
Щукин.
Надеюсь, ты меня ревновать не будешь? Или сейчас устроишь сцену? А ты спроси меня, каково мне? Ждать, видеть, как ты мучаешься, живя с этим негодяем. Встречаешься со мной и потом идешь и ложишься с ним в постель! Каково мне? Знаешь что это такое? Нет, ты не можешь представить - какая эта мука знать, что твоя любимая женщина уходит к другому мужчине – пусть даж
|
