Вороны
Marlon Fick
CROWS
Crows love midwinter mornings
as I do
staggering, black
and shiny — out of their asylum.
Mornings so cold the air is seized
in the impasse
of its bitterness, a white, violet mist
hovering in the absence.
They drop from the naked trees for what remains.
Suet that hangs in a cage,
tethered to a limb,
Too bright, like lacquered boxes.
Too bright the shine on them.
Not yet defined from darkness.
We hope for what we understand,
pain that comes and goes and comes like winter,
in welcomed revelations.
A cardinal blooming on some January thorn.
Doves weeping, eating seeds that rained through cracks.
Sparrows purchased for pennies in Jerusalem
and eaten by the poor. It's what we
learned by repetition, first having, then
not having. Seeing
and not seeing.
Not a force of darkness spinning on beyond our reach.
Jesus says to live like crows.
I'm remembering the sermon
as one of them jabs its black beak in the suet.
Don't worry a minute of your life.
Don't gather stores for winter.
Don't plant or harvest.
But the other birds are worried. A blue jay swoops
under a nearby pine shrill with jealousy. And
a sparrow in a leafless redbud is occupied by a mute terror.
In another account by the French explorer, de Crevecoeur,
crows leave a man hanging in a cage with his eyes picked out,
staring out of nothing at the empty horizon.
I'm outside.
I'm shivering.
I begin not to understand the need I have
to gather details.
That rabbis, for example, forbid mentioning of crows in prayer.
Or Pliny thinking crows were absent minded
and couldn't find their way back home.
I can't stop shivering.
The search for paradise, for the pain that goes away,
was not a search but a wandering. Haphazard.
And the black roots
so deep in me. The bitterness.
It's staggering. :
Вороны любят морозное утро,
Также, как я,
пошатываясь,
ослепительно черные
покинувшие ночлег.
Утро такое холодное, что воздух охвачен
Безысходной горечью,
прозрачная, фиолетовая дымка,
Зависшая в пустоте.
Они бросаются с голых деревьев на остатки,
высыпавшиеся из кормушки.
Слишком яркие, как покрытые лаком.
Слишком блестящие.
Едва отличимые от темноты.
Мы надеемся, что можем понять боль,
она приходит и уходит, и снова приходит,
как зима,
в своем желанном откровении.
Снегири - алые цветы на январских колючих ветках.
Голуби, всхлипывающие, поедающие зерна, которые просачиваются сквозь щели.
Воробьи, купленные за пару монет в Иерусалиме
и съеденные бедняком. Все эти повторения мы
выучиваем наизусть, сначала имеем, потом
не имеем. Понятое,
и непонятое.
В этом нет таинства мрака, клубящегося вне нас.
Иисус говорил, надо жить как вороны.
Я помню проповедь,
Как один из них вонзил свой черный клюв в сало.
Не тратьте мгновенья на хлопоты,
Не собирайте запасы на зиму.
Не надо сеять и жать.
Это только другие птицы суетятся. Голубая сойка бьется
Под соседней сосной и верещит от зависти. А
Воробей в безлистном багрянике застыл в немом ужасе.
Но, француз Кревекёр писал,
что Вороны выклевывают глаза повешенным.
И они висят, уставившись пустыми глазницами за горизонт,
в никуда.
Я на улице,
Я дрожу от холода,
Я перестаю понимать, зачем я должен
Собирать все эти мелочи.
Этот раввин, например, запретил упоминать воронов в проповедях.
Или Плиний, думавший, что вороны безумны
и не могут найти дорогу домой.
Я не в силах унять дрожь.
Поиски рая, поиски ушедшей боли
Оказались всего лишь случайным блужданием.
А черные корни
Так глубоко во мне. Горечь.
Она ошеломляет.
(Опубликовано 18-Jan-07) Отзывы: 9
Ссылка: http://kotlet.net/article.php?story=20070118045236434
Котлеты и Мухи: Начало | Автопилот: следующее!