 |
| Записки участника чеченской войны |
|
06-Jun-07 22:57
Автор: s.ermoloff Раздел: Проза |
|
Сергей Ермолов
Добро пожаловать в ад
Записки участника чеченской войны
роман
1
Я почувствовал, что жизнь медленно уходит из меня. Мне становилось трудно дышать, очертания предметов теряли свою определенность, солнце начало казаться серым. Но я не испытывал ни страха, ни сожаления. Ничего не боялся и ни о чем не жалел. В этом медленном возвращении в небытие был соблазн неудержимого приближения к вечности. Я увидел подлетающий ко мне снаряд, его искристую траекторию. Слышал глубокое плюханье. Снаряд разорвался в глубине сна и разбудил меня.
Моя разведрота совместно с 1 МСБ выдвинулась для проведения операции в районе села Баслар.
Мы шли лесом. Пробирались гуськом на расстоянии двух-трех метров друг от друга. Впереди - сержант Милешкин. Он хорошо ориентировался на местности. За ним шли саперы. Неожиданно Милешкин присел, подняв руку. Группа остановилась. Впереди оказался овраг, в котором могло быть охранение боевиков. Саперы отделились от нас и перебежками достигли устья оврага. Было жарко и душно. Хотелось пить, а до цели еще идти и идти. Вскоре саперы возвратились - путь свободен. Из оврага выбрались на окраину поля.
Короткий отдых. Все бойцы мгновенно сели. Несколько человек отошли в сторону по нужде. Через десять минут все поднялись и двинулись дальше.
В этот момент меня позвали к радиостанции.
- Как дела, старина? - спросил дежурный по оперативному штабу.
- Здесь тихо, - ответил я. - Если не считать шума, который поднимаем мы.
- Задержанные есть?
- Только Слепцов и я.
- Неплохо, - сказал дежурный. - Я свяжусь с вами позже. Следует опасаться худшего тогда, когда особенно тихо.
Шли молча. Впереди - дозор, по бокам - тоже. Слышно было только тяжелое дыхание, изредка брякало оружие.
Поднялись на ровную площадку и наткнулись на три полуразрушенные землянки. Возле них лежали недавно распиленные, еще не успевшие потускнеть доски. Но свежих следов поблизости не нашли. Заминировали подходы.
Мы спускались с холма, когда услышали приглушенные автоматные очереди. Стреляли в районе действий 1 МСБ. Там завязался настоящий бой и по звуку можно было определить, что он смещался в нашу сторону. Расстояние было не больше трех километров и мы побежали на звуки выстрелов.
1 МСБ шел нам навстречу и напоролся на «чехов» за Басларом. Им здорово досталось. Я связался с соседом через несколько минут после начала стрельбы.
- Восемнадцатый, у тебя все нормально? - запросил я первый батальон.
- У нас уже пятеро «холодных», - медленно отозвался первый.
Моя рота продвигалась вперед, развернувшись в боевую цепь. Солдаты держали автоматы наизготовку и вслушивались в стрельбу, которая эхом раздавалась со всех сторон. Разведрота должна была перекрыть боевикам пути отхода, и я занялся перегруппировкой. Поступил приказ не ввязываться в бой самому и ждать. Мне не хотелось распылять силы роты. Интервал между людьми был всего тридцать метров. Для разведчиков это все равно, что плечом к плечу. Я исходил из обстановки. Прорыв боевиков мог произойти в любом месте.
Я двигался вперед короткими перебежками, изредка замечая солдат между деревьями. Все шли осторожно, постоянно останавливаясь и вглядываясь, осматривали каждый подозрительный куст.
Где-то гремел бой, но я не прислушивался. В глубине души я надеялся, что автомат идущего впереди разведчика будет молчать, что боевики далеко и уйдут еще дальше. Лучше всего, если в самый ад.
Мы развернулись фронтом на запад и ждали появления «чехов», которые должны были попытаться отойти на восток, чтобы вырваться из окружения.
Солдаты расположились неровной цепью в пятнадцати - двадцати шагах друг от друга, тщательно замаскировавшись.
Я не был выдающимся командиром. Делал свое дело и не более того. Под огнем голову не высовывал, неприятностей старался избегать и верил в удачу, которая не даст погибнуть. Я не любил принимать решения за других.
Разведчики лежали неподвижно, прислушиваясь и поглядывая друг на друга. Впереди длинной очередью застрочил пулемет и на весь лес затрещало эхо.
- Там уже играют в ящик, - сказал кто-то.
Я услышал, как шальная пуля отлетела рикошетом в нашу сторону.
- Там кто-то уже обмочил штаны.
Рота еще несколько раз меняла позиции, пытаясь перехватить отходящие группы боевиков. Я старался растянуть боевую линию, чтобы не допустить охвата с флангов, но не был уверен, что «чехи» не нападут с тыла.
Я заметил какое-то движение между деревьями и застыл на месте, чтобы не выдать своего присутствия. Руки от волнения стали влажными.
Появились первые боевики. Они шли прямо на наши позиции, ни о чем не подозревая. Цепочка людей двигалась в нескольких сотнях метров от нас. Их было немного - человек двадцать.
- И чего их сюда несет? - спросил я. - Дороги им мало, что ли?
«Чечены» о чем-то совещались. Видно было плохо. Один за другим они спустились в овраг. Некоторое время никого не было видно, потом фигуры появились опять. Уже ближе. Вылезли из оврага и шли прямо на нас.
Я следил за перемещением «чехов» и, потеряв терпение, решил атаковать их. Одна из групп прикрытия открыла огонь. Первая очередь словно вспугнула пальцы, застывшие на спусковых крючках, с минуту стоял оглушительный треск автоматов, пока стрельба не обрела определенный ритм.
Боевики приближались, их огонь усиливался. Пули все чаще били в ствол дерева, за которым лежал я, срезали листья с ветвей. Нужно было менять позицию. Короткими перебежками я двинулся в сторону, стараясь выйти на фланг линии огня.
Мы попали под сильный гранатометный обстрел. Взрывы ложились так плотно, что не могли не испугать. Одна из гранат попала точно в яму, в которой сидел Силин. Я повернулся в его сторону и увидел, как на землю, обратно, падает то, что прежде было человеком, а сейчас сыпалось кусками мяса, костей и кровью.
Я видел, как несколько «чеченов» упали. Тогда «чехи» начали обходить нас слева, поспешно припадая и пригибаясь к земле.
Еще одна группа боевиков приближалась короткими перебежками. «Чехи» бежали, падали, снова бежали. Они стреляли не только впереди себя, но и отстреливались от солдат, наседавших сзади. Я уже ощущал себя в самом центре боя и позволил желанию выжить решить все за меня. Я крутился, приседал, прыгал и стрелял, не чувствуя ударов веток по лицу, стараясь не думать, а лишь реагировать на происходящее вокруг.
Впереди в кустах что-то мелькнуло, и в ту же секунду ударила очередь. Пули веером неслись сквозь листву, сбивая их и срезая ветки. Солдаты пытались остановить надвигающихся боевиков, почти в упор стреляя из «подствольников». Разрывы гранат слились в один сплошной гул. Но, казалось, что треск автоматных очередей еще больше усиливался.
Я выстрелил в сторону набегающих боевиков и бросился на землю. Конечно, я не попал, прозвучали ответные очереди. Пошатываясь, я побежал вправо, вдоль края зарослей, намереваясь зайти в тыл боевиков. Споткнулся, упал и двинулся дальше на четвереньках. Я прополз несколько метров до более укрытого места, достал гранату и, выдернув чеку, бросил ее. Граната взорвалась, далеко не долетев до цели. Я двинулся вперед, непрерывно стреляя в мелькающих между деревьями «чехов».
Пули свистели совсем рядом со мной. Впереди кто-то закричал. Очень сильный крик перешел в резкий визг, который, казалось, смог заглушить стрельбу и больно резал слух. Я ощутил мурашки на спине и подумал о том, что способен кричать так же.
Почти в то же мгновенье взрыв гранаты бросил Милешкина на землю. Он лежал, распластавшись на спине, а из рваных, пропитанных кровью брюк и ботинок торчали раздробленные белые кости. Солдат попытался подняться и обеими руками сжал окровавленные голени. Он не кричал, только неожиданно быстро качал головой из стороны в сторону. Я увидел, что его глаза уже закрыты.
Ясно мыслить в хаосе боя, среди криков и грохота стрельбы невозможно. Я чувствовал себя совершенно парализованным и беззащитным. Но вид приближающихся боевиков вернул мне способность двигаться. Я поднял автомат и прицелился в рослого бородача в обмундировании почти черного цвета. Я попал в него и «чечен», будто споткнувшись, внезапно упал и исчез из виду в кустах.
Солдаты передвигались рывками и перебежками. Обстановка становилась все опаснее. Приходилось бояться, что можем попасть друг в друга. Уже было поздно останавливаться и раздумывать. Неспособный думать мозг выхватывал и запечатлевал лишь отдельные эпизоды боя, которые мелькали передо мной с постоянно увеличивающейся скоростью.
Пахомов бежал между деревьев, вдруг резко остановился, обернулся и посмотрел на меня. Я бежал за ним и тоже остановился. Пахомов смотрел на меня и протягивал руки.
- Мама, - сказал он. - Я убит.
Он опускался, вытянув вперед ноги, и тяжело упал на ягодицы, скрестил руки на груди, откинулся назад и ударился затылком о землю. Он еще раз произнес «мама» и умер. Лежа рядом с ним, я расстрелял до конца магазин, достал у него из подсумка новый и перезарядил автомат. Нацепил на пояс еще одну «неприкосновенную». Ему она больше не понадобится. Его смерть перестала зависеть от него.
Я продвинулся немного вперед, чтобы иметь лучший обзор. Нашел очень удобную позицию рядом с толстым стволом поваленного дерева, оперся о него плечом и, защищенный с одной стороны, ощутил себя почти в безопасности.
Вдруг я увидел боевика, приближающегося сквозь кусты. Выстрелил по нему. «Чех» метнулся в сторону, уходя от пуль и тут же подставился Котову, лежащему по другую сторону зарослей. Тот мгновенно выпустил в «чечена» длинную очередь.
-Чехи» умирают слишком медленно! - крикнул мне лейтенант, вскочил и бросился вперед. Он был еще молод и, похоже, что ему нравилось воевать. Я позавидовал легкости, с которой он двигался. Мне так уже никогда не суметь. В движении я оказывался более уязвимой целью. Но все же мне пришлось подняться и броситься следом. Шанс выжить в бою для двоих всегда выше, чем для одного.
На бегу я открыл огонь из автомата, веером прочесывая «зеленку». Очереди раздавались со всех сторон и стрелять следовало осторожнее, чтобы не попасть в своих. Котов двигался быстрее и скрылся из виду в зарослях.
Не успев остановиться, я неожиданно выскочил на открытую поляну, которую покрывала только трава. На противоположной стороне рядом с деревом притаился «чех».
Мне очень хотелось его убить и я выстрелил. Но бородач, сидящий у дерева, даже не пошевелился. Я дал по нему еще одну очередь и только после этого догадался, что боевик уже был мертв. Я словно оказался в нереальном мире, в котором мне приходилось воевать даже с мертвецами.
Перебежав через поляну, я врезался в густой кустарник и поверх листьев увидел продирающегося сквозь «зеленку» боевика. Выстрелил по нему через ветки и листья. Не попал. «Чечен» отреагировал мгновенно, послав ответную очередь. Мне пришлось стрелять по нему из неудобного положения - перекатываясь по земле. Попасть из такой позиции практически невозможно, тем более, что я старался не столько завалить «чеха», сколько уйти от его пуль. Мне просто повезло, когда он двинулся в сторону от меня. Попасть в мою тушу, распластавшуюся на земле было совсем не сложно.
«Чечены» бежали мимо, не останавливаясь, стараясь нащупать меня короткими очередями. Когда свист пуль сместился немного в сторону, я приподнялся и выстрелил, но «чехи» уже успели скрыться.
Я дал еще одну очередь по зарослям кустов, медленно встал и осмотрелся. Плотность стрельбы не уменьшалась, постоянно прерывалась взрывами и мне показалось, что весь бой еще впереди. Ощущать это было неприятно. Я понимал, что мои шансы уцелеть уменьшались с каждой минутой. Присев у дерева, я перезарядил автомат.
Надо было двигаться. Встать и идти. Я с трудом поднялся и сделал несколько шагов в сторону выстрелов.
Когда кусты начали редеть, пополз и вскоре увидел «чехов», которые двигались большой группой и непрерывно что-то кричали.
Перебегая с места на место, я бил по «чеченам» короткими очередями. Тщательно, как на стрельбище, прицеливался перед каждым выстрелом. Но все мои пули летели мимо и боевики продолжали надвигаться. Перед ними словно двигалась стена огня, состоящая из непрерывного потока пуль и взрывов.
Я видел, как упал лейтенант Слепцов и на меня нашла оторопь. К горлу подкатился комок. Лейтенанту осколком гранаты снесло всю нижнюю часть лица. Лежа на спине, он захлебнулся кровью, которая выплескиваясь, заливала ему грудь. Он останавливал кровь руками, пальцами ощупывал лицо, словно ища подбородок, которого уже не было. Меня душило ощущение полного провала. Тело не слушалось. Я опять ощутил чужую смерть, как свою.
Я едва успевал замечать, что происходило вокруг. Около десятка боевиков обходили нас слева. Я бросился им навстречу, но несколько длинных очередей заставили меня кинуться на землю. Били с другой стороны. «Чечены» пробивались с разных направлений. Мою роту подставили под превосходящие силы противника.
Чуть различимые среди кустов фигуры боевиков быстро приближались. Я уползал в сторону от их пути, старательно вжимаясь в траву. «Чечены» беспрерывно стреляли и несколько пуль просвистели над моей головой. Очереди «чехов» стелились у самой земли, срезая траву. Пули летели так плотно, что меня спасла только небольшая яма, оказавшаяся поблизости.
Мне повезло, и я попал в «бородача», идущего в мою сторону. На секунду он замер, схватившись рукой за раненую ногу. Этого было достаточно, чтобы выстрелить уже прицельно и свалить его. Подбежав к еще дышавшему «чеху», я дал контрольную очередь в голову. В его карманах не оказалось никаких документов. Лишь несколько листков, исписанных неразборчивыми каракулями. Я забрал его магазины.
Из кустов выбежал сержант Девятов и чуть не завалил меня короткой очередью. Он тут же кинулся обратно и я побежал за ним. Впереди раздалась длинная очередь. Девятов отстреливался от нескольких бегущих на него боевиков. Я выстрелил по «чеченам» и упал на землю рядом с сержантом.
Затрещала очередь где-то совсем рядом. Пули летели со свистом, который неожиданно прекратился, словно ударившись обо что-то около меня. Повернув голову, я увидел, что Девятов уткнулся лицом в землю.
Вдруг в стороне левого фланга ударили пулеметы и гранатометы. «Чехи» оврагом пробивались вглубь леса. Я правильно сделал, еще перед боем осмотрев всю местность. Теперь было не сложно сориентироваться и занять удобную позицию.
Пробегая мимо кустов, я наткнулся на лежащего Толкачева. Его широко открытые глаза смотрели прямо на меня. Кровь струйкой текла из раны на голове, кожа была серой от налипшей на нее пыли. Губы приоткрылись и искривились. Он был мертв. Мне уже никогда не вернуть пять бутылок, которые он у меня занял в долг.
Каждую секунду я ожидал появление боевиков. Впереди и где-то сбоку слышались частые выстрелы. Ситуация складывалась очень серьезная. Внезапно из-за куста возник «бородатый». Машинально я вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Нас разделяло не более восьми метров. Наши очереди раздались одновременно и «чех» исчез так же неожиданно, как появился. Через несколько шагов между деревьями, но уже в другом месте, возникла фигура опять все того же боевика. Мы вновь обменялись выстрелами.
Я чувствовал, что мне не хватало воздуха, и что-то сжимало горло. Указательный палец до боли прижимал спусковой крючок автомата, который уже не стрелял.
Мои ребята пробовали атаковать, но через пол минуты выдохлись, наткнувшись на плотный огонь.
Я упал в грязь. По-видимому ручей: дождей давно не было. Над головой слышался свист пуль, заставляющий плюхнуться лицом прямо в грязную жижу. Я старался не дышать, но рот, нос, уши все же заполнились водой и грязью.
Солдаты залегли по склону оврага и беспрерывно стреляли короткими очередями. Опять раздалось несколько взрывов. «Чехи» пытались достать нас выстрелами из подствольных гранатометов.
Через несколько минут боевики один за другим начали отползать назад. Только пара снайперов осталась на месте. Они простреливали все пространство перед собой перекрестным огнем и казалось, что от их выстрелов «зеленка» становилась реже.
Шаров рядом со мной стрелял длинными очередями из пулемета, пока ему не выбило глаз и не разворотило затылок.
Обойти стороной стреляющих снайперов было невозможно. Пригибаясь, я делал резкие рывки с места на место уходя назад и ожидая удар пули в спину. Обычная неразбериха боя мешала мне ориентироваться. Я смутно видел солдат, прыжками передвигающихся между кустов. Каждый искал единственно верное действие, которое сохранило бы ему жизнь.
Я выбрал удобную позицию для стрельбы и залег. Примкнул новый магазин к автомату и полоснул длинной очередью, пристреливая пространство перед собой.
Котова рядом со мной ранило в руку. От боли он опрокинулся на землю, но быстро поднялся и схватил автомат. Неожиданно он резко выпрямился, как-то неестественно изогнулся, запрокинул голову назад и повалился вниз лицом. Я был так же не способен помочь ему, как и самому себе.
Никогда прежде возможность собственной смерти не казалась более реальной. В какое-то мгновенье ко мне пришло то ощущение, которое преследовало во сне, и я испугался. Ощущение сидело где-то внутри и от него было невозможно избавиться.
Я пробирался вперед, используя как прикрытие каждый куст. Вдруг, сквозь просвет в зелени, я увидел троих сидящих на корточках боевиков. Я распластался на земле и замер. Затем осторожно, сантиметр за сантиметром, поднял голову и, не спуская взгляда с «бородачей», наставил на них автомат. В следующую секунду дал длинную очередь. Все трое упали и лежали не шевелясь. Выждав минуту, я выстрелил в крайнего справа. Он был мертв. Стреляя во второго, я увидел, как третий рванулся в сторону, на ходу разворачиваясь и посылая в меня очередь. Мне показалось, что пули летят прямо в лицо. Было очень сложно не зажмуриться и не ткнуться в землю, а продолжить стрельбу на добивание. Я попал в него, но для верности расстрелял весь магазин в уже мертвое тело.
Спрятавшись в кустах, я с трудом восстановил дыхание и решил, что теперь было бы лучше двинуться в противоположную сторону. Было очень сложно выяснить, что происходило. Мимо меня пробежал Симонов. За ним гнались несколько боевиков. Я глубже присел в кустах и приготовился к стрельбе.
Когда "чехи" оказались на линии огня, я ударил по ним длинной очередью. Выбравшись из кустов и выпустив очередь в бородатое лицо, по широко открытым глазам, я побежал вслед за Симоновым.
Я бежал по тропинке, готовый в любой момент залечь и открыть огонь. Наткнулся на лежащего Симонова. Одна его щека была прижата к земле, глаза широко открыты, а в горле чернела дыра. Не трогая труп, я пошел дальше.
Следовало быть более осторожным. Я крался вперед уже медленнее, постоянно останавливаясь и оглядываясь вокруг. Перед тем, как выйти на открытый склон, я опустился на колени и разглядывал пространство впереди сквозь ветки.
Уходившие в сопки боевики, оборачиваясь, торопливо, не прицеливаясь, стреляли, все шире и шире разбегаясь по "зеленке".
Подошла воздушная поддержка. Четыре «горбатых» в пять заходов НУРСами полностью очистили сопку о «чехов».
Командиры взводов, которым удалось выйти из боя живыми, собирали уцелевших солдат, пересчитывали их, выясняли потери. Последствия боя выглядели страшнее, чем было в действительности. Но чтобы разобраться в этом требовалось время.
Но не успели мы отойти к «вертушкам», как сообщили, что 2-я МСР не возвращается. 2-я искала свой третий взвод, полностью состоящий из контрактников, который должен был находиться на блоке с восточной стороны села. Уже несколько часов со взводом не было связи.
Вытянувшись в цепь, подразделения двигались на запад. Обогнули невысокую гряду, за которой виднелись желто-серые крыши домов среди зелени. Село словно вымерло.
На восточной стороне села чуть в стороне от тропы громоздились большие валуны. Рядом с ними я увидел солдат, раздетых и разутых. Безоружные они лежали неподвижно. Лица были изуродованы до неузнаваемости, у многих отрезаны уши. Среди тел выделялась фигура лейтенанта Семенова. Я часто выпивал с ним. Сейчас, вместо озорных глаз в его глазницах торчали две автоматные гильзы.
Мы находили бойцов, чьи рты были забиты камнями. У каждого оказалось перерезано горло. Но крови было мало, она лишь немного залила грудь каждому трупу. У многих солдат были вырезаны языки и отрублены кисти рук. Нашли солдата, рядом с которым лежали его вырезанные внутренние органы.
Погибших несли на плащ-палатках, меняясь поочередно. Бойцы шли молча, подавленные увиденным.
Трупы солдат сложили рядом с «бортами». Осторожно и бережно собрали из карманов мертвых все патроны. Каждый из них должен был найти свою смерть.
Один из контрактников отошел и заплакал, бормоча, что русские слишком мягки, слишком добры, слишком беззлобны.
Как выяснилось позже, преследуя группу боевиков третий взвод нарвался на засаду.
Я видел, как приземлялся «борт» с погибшими бойцами. На взлетке были разложены носилки.
Выключенные двигатели «борта» заглушились не сразу. Из-под еще неоткрытой двери капала кровь. Опознать останки бойцов было очень сложно.
С этих смертей все и началось, потому что я решил: хватит воевать непонятно зачем. Я объявил свою собственную войну. Я внезапно понял, что готов убить любого - другого выхода у меня уже не было.
2
Уже два дня подряд с 20.00 до 22.00 «чехи» обстреливали аэродром.
Утром в 6.00 моя разведрота совместно с 5-й МСР налегке пошло на прочесывание высот, с которых велся обстрел.
Началась операция с марша. По сторонам от дороги, по которой двигалась рота, не исключались засады. Поэтому солдаты вынуждены были беспрерывно вести круговое наблюдение. Я поставил перед каждым разведчиком конкретную задачу, установил режим передвижения и сектор ведения огня.
Поднялись напротив аэродрома. Первая группа взошла на самый хребет, а моя рота цепью растянулась по склону.
Солдаты шли медленно, постоянно останавливаясь и внимательно оглядывая заросли. Они не перекликались между собой, стараясь идти так, чтобы видеть соседа справа и слева.
Через два ущелья обнаружили домик, около которого были свежевырытые окопы и стрелянные гильзы. Копоть на них свидетельствовала о недавнем их использовании.
Я получил приказ продолжить прочесывание.
Мы шли, пересекая тропы, поляны, высохшие кусты и спиленные деревья. Пролезая через кусты дикой малины, я исцарапал всю правую руку.
Пробираясь по склону, солдаты внимательно осматривали все на своем пути. «Чечены» контролировали эту территорию. Устраивали засады, различные ловушки. Идущие впереди ощупывали чуть ли не каждую палочку, каждую подозрительную веточку и под одной из них обнаружили тщательно замаскированную мину, а несколько шагами дальше еще две. Боевики минировали все тропы, оставленные села, огневые точки.
Дошли до последнего ущелья перед селом Кемер. Спустились к реке Кимрасти. Долина сужалась. Горный массив слева от нас становился все более крутым. Мы не могли идти ближе к подножию горы, но постоянно ориентировались по ее вершине. «Чехи», которые могли охранять проход, должны были расположиться слева от нас.
Лес закончился, и тропа стала зигзагами подниматься по крутому травянистому склону. Вверху, метрах в ста, я увидел шалаш, сплетенный из веток, а вокруг него силуэты идущих впереди солдат. Они дали знак, что можно продолжать движение.
В нескольких метрах от шалаша находилось сложенное из камней укрытие для пулемета. Вокруг было разбросано несколько пристрелочных гильз. Я осмотрелся по сторонам. Каждую секунду в Чечне ожидаешь пулю.
Мы продолжали идти под жарким солнцем. Я посмотрел на часы. Наше движение продолжалось больше пяти часов. Жара была слишком сильна, и я думал только о ней и шел машинально, переставляя ноги, не сознавая, что иду. Время текло медленно и давило меня.
Когда-то у меня было тренированное тело, но теперь я отяжелел и даже в свежевыглаженной форме имел помятый вид. Я был слишком стар и слишком толст для этой войны, в которой совсем не хотел. Я спокойно, можно сказать равнодушно, дослуживал свой срок. Занимал должности, на которые армия не считала нужным тратить свои лучшие молодые кадры. Перед Чечней я преподавал на курсах ГУНиО. Конечно, я предпочел бы что-нибудь другое, но я не распоряжался собой. На оставшиеся два года службы право думать за меня сохраняли мои начальники. Меня это устраивало. Я уже давно потерял надежду на успех, выдвижение и прочие чудеса. Так я и служил, пока не заговорили о Чечне. Кто-то докопался, что в начале афганской войны я был разведчиком. Но никто не подумал о том, что за истекшие годы я прибавил в весе и в годах и убавил в смелости. Меня действительно привлекали в подразделения разведчиков, и я несколько раз уходил в тылы «духов». Но произошло это только потому, что командир батальона не любил меня и, когда ему предложили найти добровольцев, назвал меня , без которого мог прекрасно обойтись. В разведке я выполнял лишь очень узкие задания, а в живых остался единственно потому, что мне повезло больше, чем остальным. Тогда я был моложе, менее грузен и более энергичен. Я пробовал возразить против отправки в Чечню, но был приказ, а мне надоела жена, надоела вся моя жизнь, и в конце концов я согласился.
Тропа стала более узкой и я послал по одному дозорному вправо и влево. Я сосредоточил все свое внимание на спуске. Камни под подошвами переворачивались и выскакивали из-под ног. Приходилось пробираться через заросли колючего кустарника.
Я позволил остановиться и передохнуть. После этого двигались несколько быстрее. Но мне что-то не нравилось. Я взглянул на часы. Час дня. Большая часть пути была пройдена. Еще три-четыре часа и мы будем у цели. Не следовало торопить время, тем более, что это совершенно бесполезно. Торопливый всегда проигрывает. Сколько торопливых увезли в цинке в Россию. Торопиться было нельзя. Но и медлить опасно. Не торопиться и не медлить.
«Чечены» всегда оказывались там, где мы их не ждали. «Чечены» всегда были хитрее нас. Мы спали, а они строили планы, чистили оружие. Здесь все зло было «чеченами».
Мы перешли через гребень холма и начали спускаться по склону. Было жарко и тихо. Деревьев становилось больше и, радуясь тени, я пошел чуть быстрее, почти перестав бороться со своим стареющим телом.
На поляне обнаружили несколько трупов лежащих солдат. Идущий впереди Акимов попытался перевернуть один из них на спину. Раздался сильный взрыв. «Чехи» заминировали трупы. Акимову повезло. Он избавился от войны только благодаря рваной голове и множественным осколочным ранам ног.
По виду трупы солдат лежали здесь уже несколько недель. Валялись черные головы, усеянные личинками и остатками насекомых. В черных ртах белели зубы. Всюду были разбросаны потемневшие обрубки рук и ног. Из куч тряпья, слепленного грязью, торчали берцовые кости, вылезали позвонки.
Двое срочников подорвались на минах. Миной-ловушкой сержанта Медведева разорвало на несколько больших окровавленных кусков.
Проскунову продырявило шею. «Убило меня» - успел сказать он и не ошибся.
Двое или трое срочников плакали. Другие хотели бы, но словно забыли, как это делается.
- Чечню прикончить, - сказал Ковалев. Он направил дуло автомата в землю и дал длинную очередь. Вставил новый магазин и расстрелял его тоже - в траву, в деревья, в воздух.
Через час пришли два «борта». Найденные трупы и подорвавшихся погрузили в «вертушки». Машины улетели, увозя убитых и раненых.
Боевой дух был - хуже некуда. Нас били, а отстреливаться было не в кого. Люди выбывали из строя без толку, зазря. При прочесывании обнаруживали только женщин, детей и стариков.
Я рассматривал лес на склоне, надеясь заметить темное пятно, быстрое движение. Сплошь деревья. «Чехи» ловко избегали открытых мест.
«Чечены» придерживались тактики снайперских засад. Огневые точки боевиков среди зарослей или развалин были практически неуязвимы для огня. Солдаты боялись снайперов больше, чем неожиданных атак.
Скорее всего «чехи» сидели где-нибудь в укрытии, на тщательно подготовленных позициях и ждали, пока мы не пойдем к ним сами. Возможно, как раз в этот момент выбирали, стрелять ли мне в голову или шею, и спорили, что будет лучше.
Я думал о смерти. Нельзя откладывать этот вопрос до последнего дня, на крайний случай. Мысль о смерти не должна застать врасплох, когда измучен или слаб.
Моя смерть могла оказаться снарядом мины. В самую последнюю долю секунды раздался взрыв и, подтвердив все мои страхи, разнесет тело в клочья, оторвет руки и ноги, оставив кровавое месиво.
В Чечне нет безопасного тыла. Кругом враги. Меня могла убить любая женщина или старик. Не всегда удавалось удержать себя от желания выстрелить в любого бородатого.
Первые дни в Моздоке не оставляли желать ничего лучшего.
В начале своего приезда в Чечню я еще не насытился войной, а потому не признавал расслабленности. Каждое задание было для меня исполнением долга, каждый мертвый боевик и каждая успешная операция - победа во имя родины и Кремля.
Но такой паршивой войны нарочно не придумаешь. Лучше идти, как идешь и не слишком усердствовать. На войне, если хочешь, чтобы тебя не застали врасплох, нужно вжиться в нее.
Я спрашивал себя, зачем я в Чечне, для чего принимаю участие в боевых операциях. Перспектив на повышение у меня нет, так что все равно: пошел бы я на операцию или нет. Для моей карьеры это не имело значения, так же как не имело значения для исхода войны. У меня не было никаких иллюзий. Я лишен ложной гордости и все-таки шел туда, куда не хотел идти, и участвовал в боях, в которых не хотел участвовать. И ругал себя за глупость из-за которой очутился в Чечне. Я оказался натуральным мясом, предназначенным для собак.
Операция подходила к концу. Мы развернулись по солнцу и шли по направлению к базе. Опасные зоны, где можно было наткнуться на мины-ловушки, остались позади. Но меня не покидало чувство напряжения и тревоги. Жизнь в Чечне очень быстро учит не доверять безмолвию тишины и мирным селам. «Чехи» могли проявить себя автоматными и пулеметными очередями в любом, самом неожиданном месте. Я шел в середине колонны. Это было самое безопасное место. Пока первые ряды примут на себя удар боевиков, можно успеть занять выгодную позицию. На самых опасных участках шли молодые, только что прибывшие срочники.
Я не любил прочесывания. Неожиданная встреча с боевиками, когда отсутствует превосходство в технике, когда за спиной нет средств усиления, всегда очень опасна.
На дороге обнаружили три противотанковые мины, стоящие одна возле другой. Мины подорвали.
Совершенно неожиданно идущий в нескольких шагах передо мной лейтенант Анин шлепнулся на спину посреди дороги, и только после этого я услышал выстрел. Его ноги барабанили по дороге, но он был уже мертв.
Бой с находящимся перед нами снайпером прекратился только тогда, когда пара "горбатых" обработала холм.
Чеченские снайперы проскальзывали между наших позиций ночью, выбирали холм или дом среди сети дорог и затаивались в ожидании. Мы шли именно мимо такого места.
3
Я опять кричал во сне. И от этого внутреннего крика проснулся весь в холодном поту и со страхом огляделся по сторонам. Ничего нового. Но я знал, что это не так. Каждый день в Чечне все больше открывал мне глаза на самого себя. Возможность добраться до самой сути была заманчива, но в то же время пугала.
Утром бойцы нашли Будакова. Обезглавленный труп лежал у тропы, на подходе к роте. Было трудно понять, почему он не успел сделать даже одного выстрела. Местность вокруг хорошо просматривалась.
Передо мной лежал человек, которому открылась истина войны. Не та лживая, которую обычно ищут, а та, которая настигает всегда неожиданно.
Разведрота получила задачу в 7.00 выйти в район села Сангам на «зачистку».
Передвижение заключалось в быстром преодолении труднопроходимых участков по склонам сопок и бегом открытых участков местности. В конце концов словно перестаешь соображать, куда и зачем бежишь. К этому невозможно привыкнуть.
Сначала я презирал жару Кавказа, но вскоре уже боялся ее. Я завидовал молодым офицерам, которые, казалось, почти не потели, и завидовал своим сверстникам, которые примирились с жарой и теперь спокойно выдерживали самые жаркие часы. Сначала я обманывал себя тем, что привычка дается не сразу, что требуется время, надо пожить в Чечне еще немного, чтобы смириться с жарой. Но чудо не произошло.
Может быть, именно жара нагоняла на меня излишний страх. Она делала враждебным все вокруг. Враг скрывался где угодно, в самом воздухе.
Меня тревожило, что разведывательные данные, на основе которых планировалась операция, могли уже устареть, да и вообще вызывали сомнения. Не было смысла лишний раз подставляться под пули в стране, которая ни с кем не воевала. Подставляться приходилось дуракам вроде меня.
Чеченцев здесь было слишком много, и они все были объединены. Я не знал ни одного случая, чтобы «мирные» помогали федеральным войскам, когда их к этому не вынуждали.
На боевых приходилось действовать отдельными группами, избегая ходить по дорогам и тропам, которые контролировались «чехами». «Бородатые» знали о каждой группе, находящейся на операции. Иногда казалось, что они знают все и обо мне. И охотятся за мной.
Я не сомневался, что нам грозит очень серьезная опасность, и во мне заговорило чувство самосохранения. Иногда хотелось, чтобы внутри меня не осталось ни одного иного чувства. Может быть, тогда и удалось бы выжить в Чечне.
Пересекли лесистый склон. Лес начал редеть и мы вышли на травяной участок. Не показываясь из-за деревьев вели наблюдение. Луга по краю леса спускались к самой низине, к интересующему нас селу.
В бинокль я внимательно осмотрел каждый дом и не заметил ничего подозрительного. Все было, как обычно. Все чеченские села похожи одно на другое. Иногда мне казалось, что мы пытаемся зачистить одно-единственное село, у которого, по непонятной причине, меняются названия.
В этот момент я почувствовал страх.
- Колян !
Антонов удивленно обернулся.
- Что-нибудь не так?
- Просто будь повнимательней. Эти твари могут прятаться где угодно.
Пока мы подходили к селу, я успел повторить эти же слова себе не один раз.
В селе не было видно никаких признаков жизни, но бойцы двигались с напряжением людей, идущих по краю пропасти. Я снял с плеча автомат. Все сделали то же самое.
Мы были еще далеко от ближайшего дома, когда на меня брызнула кровь идущего впереди Пухаева. Вошедшая в голову пуля вырвала из его затылка кусок мяса. И крови было слишком много для одного человека. Мне бы никогда не удалось смыть ее с себя.
- «Чехи»! - закричал кто-то из солдат. - Я их вижу!
Ему следовало крикнуть это раньше. Может быть, это следовало кричать, не переставая, только въехав на территорию Чечни.
Я услышал только первый выстрел и словно оглох от грохота взрывов, которые слились в голове в один гул.
Когда ударил первый выстрел, я мгновенно бросился в сторону и, привычным движением перехватив автомат, открыл ответный огонь.
Передо мной метались срочники, мешая целиться. Очереди боевиков уже успели опрокинуть на землю несколько молодых солдат, которые всегда были легкой мишенью.
Было жарко и слишком светло. Но дома казались черными и солдаты казались черными. Разведчики бестолково бегали, подпрыгивали и закрывались руками, падали и сучили ногами. Вокруг них по камням стучали пули.
«Чехи» были по нам короткими очередями. Попасть в неопытных срочников было не сложно. Учиться воевать им приходилось на собственном опыте. Слишком часто этот опыт оказывался единственным и последним.
Из дома на возвышенности пулеметчик боевиков вел прицельный огонь. Он действовал расчетливо и хитро. Первых бойцов, вошедших в село, пропустил, а как только подошел я с основной группой, ударил.
Пули пронзительно взвизгивали вокруг меня, поднимая фонтанчики пыли.
Несколько солдат попытались сделать перебежку в направлении села, но опять залегли и открыли стрельбу по домам. Но палили наугад, так как не видели боевиков.
Нас с нескольких сторон накрыли разрывы мин. Все рассредоточились, стараясь найти хоть какое-то укрытие, но его не было.
Рота начала отходить, но боевики стремясь зайти с флангов, начали отрезать пути отхода.
Мины сыпались сзади нас, лишь слева еще оставался свободный участок и было совсем близко до густых кустов. Балашов вскочил на ноги и побежал к «зеленке». Он почти добежал до деревьев, но вдруг наступил на клуб желтого дыма, взлетел вверх двумя кусками и ударился о стену листвы. Он висел там на тонких ветках, кровь хлестала из безного туловища, тело сотрясалось от толчков выливающейся крови, а восемнадцатилетнее лицо еще было живым.
Меня испугала мысль, что «чехи» предугадали все наши действия. Может быть, у них было время подготовиться для встречи именно нашей группы. На войне не следует исключать самый худший вариант развития событий. Для меня он был основным.
«Чехи» продумали все пути нашего отхода и блокировали их. Я должен был соображать быстро и правильно. Каждая секунда промедления оборачивалась неизбежными потерями. Ошибочное решение не оставляло мне шанса остаться в живых.
Открытое поле очень легко блокировать, через него не прорваться. Выход был только в проходе через село. Я должен был выбрать этот вариант. Приняв решение, следовало действовать.
Огонь боевиков усилился. На какое-то время, я не только потерял возможность управлять ротой, но и вообще не мог наблюдать за происходящим. Рота оказалась в тяжелом положении. Мы попали в огневой мешок. К пулеметному обстрелу добавилась методичная стрельба чеченских снайперов.
Фланговые группы разведроты скрытно передвигались от дома к дому вглубь села. Но пока их действия не могли облегчить наше положение.
Перестрелка продолжалась. Центральная группа, в которой шел я, попала в наиболее опасное положение. Мы находились под перекрестным огнем пулеметов.
Мы были уже на подходе к ближайшему зданию, когда сзади раздались крики и грохот взрывов. Я обернулся и увидел бойцов, разбегающихся в поисках укрытий. Почти в упор по ним било с крыши несколько боевиков. «Чехи» обстреливали солдат из гранатометов. Никто не оказывал сопротивления. Я видел, как тела разрывались на части и взрывы разбрасывали окровавленные куски.
Боевики раскололи наши ряды прежде, чем мы поняли, что произошло. Затем они атаковали нас с обоих флангов. Очень сложно было что-то противопоставить профессионализму «чехов». Непонятно, как мне удалось уцелеть среди солдат, которые могли ощущать себя профессионалами только в мечтах.
Разведчики смотрели на меня, словно ожидая, что я скажу им, когда они умрут. Солдаты хотели выжить и делали то, что я им говорил. Только страх способен заставить действовать без сомнений.
Мы ползком добрались до первого дома. Исаенков вскочил на крыльцо, выстрелил в висевший на двери замок, сбил его прикладом, распахнул дверь.
В доме стоял полумрак. Белов с РПК полез на крышу. Я встал у окна и приготовился к стрельбе. Белов длинными очередями обстреливал невидимых для меня «чехов». Ответные пули начали залетать в окно и впиваться в противоположную стену. Я укрывался за стеной и изредка отвечал короткими очередями по окнам ближайших домов.
Вдруг на крыше ухнул разрыв гранаты. Дом зашатался. С потолка посыпалась штукатурка. Пулемет на крыше замолк.
У стоящего надо мной Провалова, опирающегося о стену, пуля снайпера вырвала из шеи кусок мяса и на меня полилась кровь. Он умер почти мгновенно. От своей пули не убежишь.
Следовало рассредоточиться и, может быть, продержаться до подхода помощи. Но не следовало считать себя спасенным раньше, чем это произойдет. Решения всегда принимаются слишком медленно, когда не касаются самого себя.
Боевики короткими перебежками приближались к нам и группировались за большим домом, затевая какой-то маневр. Вскоре оттуда выбежали несколько «чехов» и двинулись в сторону нашего левого фланга.
Я выбрался из дома и, пригибаясь, побежал вдоль забора. Неожиданно громкий взрыв бросил меня на землю. Совсем рядом в небо взметнулся столб черного дыма, сквозь который пробивался огонь.
Я осторожно сделал несколько шагов, выглянул из-за угла и посмотрел в сторону горящего дома. Никого не было видно. Рухнула крыша. При ее падении взметнулся огромный столб искр.
Впереди меня раздался взрыв. Оглянувшись, я увидел чеченского гранатометчика, пытавшегося попасть в солдата, который со своей позиции простреливал всю улицу.
Я бросился в густое облако пыли, поднятое взрывом. Пыль скрывала меня от боевиков, словно дымовая завеса, но и я ничего не видел, не знал, что меня ждет, когда из него выскочу. Мог выбежать прямо на ствол «чеха». Выскочив из дыма, свернул в сторону и побежал во двор, чувствуя, как мало у меня шансов уцелеть.
Я ощутил, как сильнее заколотилось сердце и во рту стало сухо.
Следовало остановиться и немножко осмыслить создавшуюся ситуацию. Бездумные метания из стороны в сторону никогда не приводили ни к чему хорошему.
Я пошел медленнее, стараясь уйти как можно дальше вглубь села. Колени подгибались, а глаза застилали прыгающие цветные пятна. Все виделось в каком-то тумане.
Несколько бойцов отбивались от «чехов» в саду, среди «зеленки». Я чуть не выбежал под огонь чеченского пулеметчика, но успел залечь раньше, чем боевик среагировал на мое появление.
Я ощутил, как ко мне приблизился свист пуль: «чечен» стрелял более прицельно.
Разведчики прорывались справа, за стеной совершенно непроницаемых кустов. Мне не следовало рисковать и оставаться на прежнем месте. Я отполз на несколько метров в сторону и осторожно раздвинул руками ветки.
Чеченский пулеметчик стрелял из-за большого камня. Ствол пулемета и сошки были видны чуть правее камня, а бородатое лицо показывалось то справа, то слева. Он словно пытался понять: попал в меня или нет. Похоже, что он не был в этом уверен и послал длинную очередь в то место, где только что лежал я.
Я ждал, когда «чех» покажется в очередной раз. Но этого не произошло. Пулемет смолк и боевик сменил позицию.
В десятке метров от меня пробежало несколько бойцов. Они уходили от преследовавших их «чеченов». Я мгновенно оценил ситуацию и плотнее прижался к земле, выставив вперед ствол автомата.
Один из боевиков дал очередь по ногам бойцов, а другой бросил две гранаты. Сила двойного взрыва разбросала солдат в разные стороны. Ни один не смог подняться и «чехи» кинулись на добивание, держа в руках длинные ножи. Я выстрелил по «бородатым», но они словно не обращали внимания на свистящие вокруг них пули и продолжали резать тела. Уже не опасаясь попасть в своих, я длинной очередью расстрелял остаток магазина и бросился назад сквозь кусты.
Подбежав к дому, бросил в окно гранату и после взрыва залез внутрь. Пробежать сквозь дом не удалось. Сразу несколько очередей ударило по стене, за которой я прятался. Можно было отвечать только короткими, неприцельными очередями.
«Чехи» прятались в кустах рядом с домом.
Через проем окна доносился звон разбиваемого стекла, и снова раздался свист пуль. Я отвечал короткими очередями.
Рядом с одним из соседних домов шел ожесточенный бой.
Следовало пробиваться к своим. Мне просто повезло, что от одного дома к другому протянулся каменный забор.
Лейтенант Рожков собрал вокруг себя нескольких бойцов и закрепился в кирпичном здании.
Вставив новый магазин, я выглянул из-за стены и увидел нескольких солдат. Они делали резкие рывки то в одну, то в другую сторону. Опять застрочил пулемет боевиков. Один из бегущих выронил автомат, ухватился обеими руками за живот и, закричав от боли, закружился на одном месте. Я выстрелил в направлении пулеметчика весь магазин, но тот словно был абсолютно неуязвим.
Я увидел боевиков, быстро бегущих через «зеленку». Я был так близко, что видел их бородатые лица. В нескольких шагах от меня раздался выстрел, один из бегущих дернулся и упал. Высунувшийся из укрытия Бобров ухмыльнулся мне, держа в руках снайперскую винтовку. Я указал ему на пулеметчика и начал пробираться к другой стороне дома.
Нужно было двигаться очень осторожно, стараясь не натыкаться на доски. В доме стоял особенный запах - запах крови, его ни с каким другим не спутаешь. Пули и осколки гранат беспрерывно били по стенам.
Я наткнулся на Верхова, который был ранен в живот. Я видел его ставшее вдруг сразу белым лицо и стиснутые зубы. Из-под формы вывалилось что-то красное. Он судорожно сжимал это пальцами. На лбу у него выступили крупные капли пота. Одна нога загнулась, и он не мог ее выпрямить. Запрокинув голову, он часто дышал, не отрывая рук от живота. Верхняя губа, белая, как кожа, мелко дрожала. Он весь напрягся, хотел приподняться и вдруг сразу обмяк. Губы перестали дрожать.
Боевики уже не хотели рисковать. Они разделились и теперь подкрадывались сразу с трех сторон. Удержать эту позицию стало невозможно. Следовало уходить. Но раньше, чем я успел отдать приказ об отходе, что-то грохнуло над головой. Казалось, что на меня обрушился потолок.
Оглушенный взрывом, я приходил в сознание, выплюнул набившуюся в рот пыль и поднялся на колени. Обрушилась противоположная сторона дома и тут же в той стороне раздалось еще несколько взрывов. Выглянув в образовавшийся проем, я увидел Рокотова, у которого одно плечо с раздробленной ключицей опустилось ниже другого и беспомощно повисла рука. У него один глаз был поврежден, а другой вытек. Я вколол ему обезболивающее.
Упавшая балка совершенно расплющила голову Рожкова. На плоском лице не выступала ни одна черта, нос исчез, зубы тянулись двумя плоскими рядами.
Справа короткими очередями, экономя патроны стрелял Карелин. Потом сразу один за другим за стеной раздалось несколько взрывов. Справа остались только боевики.
«Чехов» оказывалось слишком много. Может быть, «чехами» были все жители этого села.
Я слишком хорошо знал, что произойдет дальше. Все пути отхода оказались перекрыты и возможности уйти уже не было.
Я подполз к разбитому окну и выглянул наружу. Совсем близко раздались выстрелы, и я только успел присесть, как автоматная очередь проделала в стене ряд больших дыр. Пули свистели по коридору, во все стороны летели куски штукатурки. Вжавшись в пол, я отполз в противоположном направлении, уходя с линии огня. Я дважды свернул за угол и оказался достаточно далеко от стрельбы, чтобы рискнуть встать и дать несколько очередей наружу.
«Чехи» начали бросать гранаты. Большинство разорвалось перед домом, но две попали в окна. Одна из гранат взорвалась на лету и стоящему рядом с проемом Селихову порезало лицо и руки. Вторая граната добила его. Он упал навзничь, не выпуская из рук автомата. Уже мертвый, солдат продолжал стрелять. Его палец прижал спусковой крючок, и пули полетели в потолок.
Неожиданно огонь боевиков стал реже. В бою нет ничего опаснее неожиданности.
- «Чехи»-суки опять что-то придумали, - сказал Логинов.
Шум за стеной стихал. Я был уверен, что там кто-то шептался. Я нащупал гранату и положил ее рядом с автоматом. Затем я услышал звук, который как бы пронзил все мое тело. В кустах кто-то громко крикнул:
- Эй, русский, русский!
Все замерли. Дышать стало тяжело.
- Русский, русский! - продолжал тот же голос. - Мы идем убивать тебя.
Мне показалось, как будто на мою спину неожиданно опустилась чья-то рука. Потом она поползла к голове и дошла по волосам до лба. Я почувствовал себя так, как человек ощущает во сне, когда хочется закричать, но не способен произнести что-нибудь даже шепотом. На голову что-то невыносимо давило.
- Все, - сказал я. - Мы по уши в дерьме. По самые уши. Если мы останемся здесь, то нам жить час, максимум - два. Если попытаемся выбраться, кому-то может повезти. Но на это не стоит особенно рассчитывать.
- Так что нам делать-то? - спросил Иванченко.
Решили обмануть боевиков. Сделали вид, что покинули дом. Логинов и Анохин одним броском преодолели несколько метров и скрылись за углом. Я ждал, когда появятся преследующие их «чехи».
Я не успел среагировать на первого, промелькнувшего мимо. Моя очередь пришлась на второго, который как-то неестественно взмахнул руками и рухнул на землю, отбросив автомат в сторону.
Вместе с Орловым я выбежал в сад за домом и увидел Логинова, который припав к стволу дерева, стрелял через кусты.
Пятеро солдат успели выбежать из дома, вытащив всех раненых, когда кровля обрушилась на замыкающего Андреева и скрыла его прежде, чем он успел издать хоть один звук.
Нашу попытку можно было назвать удачной.
Мы пробежали мимо дома с огромным замком на дверях. С его чердака нам в спину ударил автомат. Свалил Анохина, перебив ему обе ноги.
Пулемет боевиков стрелял по нам из сада справа. Я бросился влево, под прикрытие беспорядочно наваленных досок.
Анохина добили несколькими короткими очередями.
Бежать было бессмысленно и даже опасно. Невозможно предсказать перед кем окажешься через пятьдесят метров. Но у меня не оказалось другого выхода. Я долго полз через кусты.
Рота оказалась разорванной на две неравные части и исход боя был уже определен.
Поднявшись, я огляделся по сторонам. Любое направление грозило опасностью.
Я долго и тяжело петлял среди домов.
Ноги стали будто чужие, а внутри все горело.
Обессилев, присел около стены и попытался осмыслить, что происходит, но ничего не получилось.
Короткими перебежками двинулся дальше и увидел Иванченко, который отстреливался из-за огромной бочки короткими очередями. Вдруг я услышал оглушительный взрыв и увидел, как выстрел из гранатомета насквозь пробил металлическую емкость и оторвал Иванченко руку. Боец закрутился на одном месте, потом вскочил и побежал прямо под пули боевиков, что-то крича.
Пробежав вдоль дома, я выскочил из-за стены и, рванувшись через двор, спрятался за толстым, поваленным деревом. На этот раз очереди не последовало. "Чеченов" не было видно. Осторожно, чтобы не выдать себя, я приготовился к новому броску, но услышал негромкий треск за спиной. Я развернулся, прижался к стволу и понял всю беззащитность своей позиции.
Я пролез через дыру в заборе и забежал в дом. Неожиданный взрыв совсем рядом бросил меня на стену.
Я очнулся и сразу ощутил во рту вкус крови. В доме раздавались очереди. Я потрогал затылок, вспухший и мокрый, - боль отдалась в глаза. Встав на четвереньки, пополз вперед, часто останавливаясь и прислушиваясь.
Пытаясь сориентироваться, я ощупывал стену. Прошло несколько минут, пока мне удалось наткнуться на дверь. Послышались голоса солдат, бегающих взад и вперед в дыму. На меня налетел молодой боец и чуть не сбил с ног.
Я был готов застрелить Коробова, но сдержался и сказал:
- Давай, сынок, выбираться отсюда, времени терять нельзя.
Пули защелкали по стене, на мою голову и плечи посыпались куски штукатурки.
Вместе с бойцами я перебрался к другой стороне дома. Надо было уходить, пока меня не завалили "чехи". Я не пытался думать. В подобных ситуациях размышлять вредно. Боевики не оставили мне для этого времени. Любой бы на моем месте испугался.
Я пополз по направлению к двери и заметил, что дрожу от страха. Я сжимал автомат крепче, чем было необходимо и напряжение сковывало движение. Мы все боялись. Я бросил в проем гранату и сквозь грохот взрыва услышал свист пуль. Этот путь был опасен. Я закрыл глаза и прижался щекой к полу.
Я столько раз хватался за автомат, что одеревенели руки. Я уже ничего не чувствовал, ощущая только свое горячее дыхание, раздирающее грудь, боль в голове, пот, заливающий глаза и лицо. "Чехи" не давали нам передышки, не давали времени вне игры. Я ощущал себя движущейся мишенью.
Пули тугими шлепками входили в стену, за которой я укрылся вместе с Захариным. И каждый их удар заставлял бойца инстинктивно вздрагивать.
- Не дергайся, - сказал я. - Пули, которые слышишь не твои. Первый раз вижу, чтобы профессионал так обосрался.
- Черт! - отозвался Захарин. - Ну и дела. Что с нами делают эти чеченские ублюдки.
Фигуры боевиков все время находились в движении. Когда их засекали, они меняли позицию. В каждом человеке есть желание уцелеть. Нам просто повезло, что у "чехов" закончились гранаты. Идти в лобовую атаку на открытом пространстве было бы самоубийством. В соседнем доме тоже оборонялись наши и, если они не сдадут свои позиции, мы продержимся долго. Может быть, даже до подхода помощи.
Я ждал помощи. Один раз над нами слышался рокот вертолета, но над селом навис сплошной дым и в небе ничего не было видно. Все, кто еще оставался в живых, были ранены или контужены. В ушах стоял невыносимый звон. Лицо и руки покрылись пороховой гарью вперемшку с осевшей пылью, но это последнее, на что обращаешь внимание, когда вокруг свистят пули.
Я уперся в стену и замер. Из занятой позиции я мог простреливать сектор примерно в шестьдесят градусов и быстро уйти из-под обстрела, если меня обнаружат.
Я увидел выбегающего из дома Орлова. За ним клубами тянулся дым. Он остановился, ладонью попытался сбить тлеющие огоньки на своей форме, отдернул ногу - в лодыжку попала пуля, - нагнулся, чтобы осмотреть рану, и другая пуля снесла ему часть черепа.
Сквозь шум боя я услышал дикий крик. Из-за стены выскочил Антонов. Одной рукой он держался за обрубок другой руки , из которого лилась кровь, и беспрерывно кричал. Одновременно несколько очередей сбили его на землю и заставили замолчать.
Терехину, стоящему недалеко от меня, пулей вырвало клок волос со лба. Кровь заливала его глаза, пенящиеся ноздри. Окрасила грудь. Нас накрыло взрывом. Я услышал резкий крик. Оглянулся и увидел, как Терехин пытался ползти, отталкиваясь от пола кровавым дрожащим обрубком ноги, поливая кровью мусор. От невыносимой боли он начал кататься по полу. Но через минуту, вздрагивая, затих.
Трупы солдат валялись как попало. У лежащего в проходе Дунаева оторвало часть лица - очередь прошила его шею и подбородок. Надо мной пули с чавканьем впивались в мертвое тело, свисающее с крыши.
В доме послышались крики чеченцев, грохнул взрыв и я услышал топот ног бегущих людей.
Мы уходили через сад, рассредоточившись по "зеленке", предварительно забросав ее гранатами.
Вдруг метрах в сорока от меня, за спинами уже миновавших опасный участок бойцов, из окна подвала раздалась очередь и пули одновременно опрокинули на спины двоих солдат. Из-под кирпичной стены бил пулемет.
Я упал прямо на скользкий от крови труп валявшегося боевика и пополз на четвереньках вдоль кустов. Мелкие камни впивались в колени изрезали ладони.
Услышав сзади непонятный звук, я повернулся и вскинул автомат. Кто-то из бойцов уходил вслед за мной.
- Справа, сотка, - крикнул я. - Красная крыша.
Мы находились почти на краю села. Но к месту сбора еще надо было добраться. я пробирался вдоль домов и заборов, старательно избегая встреч с мелькающими повсюду боевиками.
Мне казалось, что я иду прямо на стволы "чехов". Никогда прежде я так сильно не ошибался, и уже начинал сомневаться, что смогу выбраться из этого ада живым.
Несколько раз я слышал очереди впереди и прятался в закоулках. Меня никто не замечал и это было просто везением. Я молился всем богам, которых знал.
Мне предстояло пробраться вдоль гряды метров шестьдесят. Не следовало рисковать. Времени для этого уже не было.
Я полз, прижимаясь к земле так, что оцарапал подбородок о камни. Неожиданно я наткнулся на трупы двоих солдат.
Обнаженное тело Боброва лежало на земле. Рот у него был открыт и я видел кровавый обрубок языка. Глаза у него были выколоты. Ниже пупка висел еще один кровавый комок. Острым лезвием был распорот живот и через проем вытащен желудок. Тело было покрыто знаками, вырезанными ножом.
У Рокотова вместо левого глаза свисал пучок тонких бело-красных сухожилий и мышц, на котором повисло омертвевшее глазное яблоко. В середине его горла была рваная рана: ему вырезали голосовые связки.
Непонятно, как бойцам удалось пробраться к дому с красной крышей, расположенному с края села. ребята разбирались в ситуации не хуже меня: смысла оставаться здесь не было.
Мы отходили по совершенно открытому простреливаемому месту. Автомат, зажатый в моих руках, стал мокрым. Я бежал, падал, снова бежал и падал. сердце билось у горла, мешая дышать.
Чечены долго стреляли нам вслед, уверенные в своей безнаказанности.
Перед рассветом мы вышли в расположение своей части.
Потом, в течение нескольких дней, на базу в одиночку и группами возвращались заблудившиеся солдаты, и никогда - ни до, ни после - число дезертиров не было так велико.
Моя прежняя жизнь казалась отдаленной от меня годами. Все прошлое неожиданно стерлось в памяти. Мои чувства заполнил страх, боль, опасность. Я проживал каждую минуту и секунду так, будто они последние. Не существовало никакого другого времени и никакого другого места, кроме как здесь и сейчас.
Водка - единственное утешение в этой проклятой Чечне. то дождь лил, как из ведра, то солнце палило нещадно и вокруг всегда полно "чехов". Самый настоящий ад. Только после стакана - другого можно было почувствовать себя нормально. Боевики и в горах и в селах - среди мирных, как рыба в воде.
Мы проигрывали войну. Мы быстро отбивали утраченные позиции - не считаясь с потерями. Чечены гибли, но было непохоже, что число боевиков уменьшалось. Наши войска были всесокрушающи и способны на все, что угодно. Для того, чтобы спасти Чечню, приходилось уничтожать ее. Войска восстанавливали контроль над всей территорией, но она оставалась занятой "чехами".
Все, что я видел в Чечне - это очаяние, страх и смерть. Каждый из нас знал, что войну мы проигрываем. Об этом много не говорили. Но чеченская компания продолжалась.
Иногда мне казалось, что я уже умер, только сам об этом не знал.
4
Рота готовилась к рейду по "зачистке". Времени на отдых было слишком мало. Усталость оказывалась не только неприятна сама по себе, но была опасна тем, что делала ребят разбитыми и несобранными и вела к ненужным потерям.
Прибыло пополнение "срочников", и до обеда я был занят их размещением. Для молодых бойцов все здесь было странным и непривычным. Они выглядели жалкими и несчастными, хотя и старались создать о себе противоположное мнение.
Все солдаты казались мне похожими один на другого. Я никого ни о чем не спрашивал. У меня не было такого желания. Я словно все еще пытался забыть то, что произошло раньше. Эту привычку им предстояло приобрести одной из первых. Воспоминания о пережитых смертях были способны свести с ума любого. Следовало просто покоряться происходящему.
С самого утра было очень жарко и душно, и на совещании в батальоне я чувствовал себя отвратительно. Я стоял, прислушиваясь к немногословным рассуждениям и приказаниям, которые казались разумными только для новичков. Я уже успел убедиться, что о том, что происходит вокруг, где находятся боевики, откуда может угрожать опасность в штабе знали не больше, чем любой командир отделения.
В узкой комнате собралась большая часть офицеров батальона. Мы столпились вокруг майора Павлюка перед картой района, на которой были отмечены новые расположения федеральных войск.
- Нужно заставить боевиков воевать так, как хотим мы, а не как хотят они, - сказал майор Блохин.
- И когда же это произойдет? - спросил я.
Для Блохина в жизни все было ясно: пожрать, выпить, переспать. Никаких колебаний, никаких сомнений. Мне следовало быть таким же, но я не мог.
Нам говорили, что усмирить чеченцев легко, а здесь оказалась война.
Боевики воевали грамотно. У них, как и у наших войск, были четко определенные зоны ответственности с эшелонированием сил и средств. Базовые склады находились в труднодоступных районах, которые хорошо охранялись.
Я очень хотел, чтобы война закончилась, хотел избавиться от нее и совсем не стремился испытывать ненависть к чеченцам. Я им почти сочувствовал.
Возвратившись с инструктажа, я застал своих бойцов устанавливающими палатки и другие сооружения для штабных подразделений. Солдаты расчищали территорию от кустов, устанавливали проволочное заграждение и выравнивали грунт.
Пристроив карту на столе, я опять изучал обстановку, которую знал наизусть. Это было защитой от моих собственных сомнений.
Я всегда знал, что оказался в армии не случайно. Я не любил хаос и неразбериху. Меня не привлекала острота ощущений. Я ни с кем не сходился поближе и не стремился к этому, довольствуясь обычным общением с окружающими. Я хорошо знал, что мне не нравилось и всегда предпочитал одиночество любой компании.
Я боялся признаться себе, что старею. Все дело было в этом. Почти все, с кем приходилось общаться, оказывались моложе меня.
5
Я засыпал и просыпался с одним и тем же шумом в голове, который начался в последнее время и сквозь который все звуки доходили до меня заглушенными и неясными.
Вышли на прочесывание села Сум-Юрт.
Мы спускали по склону, покрытому травой, которая местами была вытоптана. Нам следовало избегать открытых мест.
Я все еще нервничал. Без дела всегда был таким. Как только на день, на два приходилось останавливаться, меня было не узнать. Я в таком состоянии ругался по пустякам, грозил солдатам наказаниями. мой внутренний страх постоянно искал выход и, когда ему не было выхода в бою, он разряжался по-пустому, но разряжался всегда.
Я хотел, чтобы меня ненавидели, боялись - лишь бы быть хорошим командиром. Я хотел идти быстрее, но не мог же толкать солдат перед собой. В конце концов я был вынужден направиться к голове колонны.
Операция казалась простой и легкой. Сум-Юрт зачищали уже не раз. Может быть поэтому в бойцах не было обычного напряжения перед неизбежным боем.
У ребят были свои правила выживания на этой войне. Они твердо знали, что перед выходом на операцию нельзя говорить о мясе, а на операции нельзя бриться. Фотографироваться следовало ближе к завершению боевых и ни в коем случае нельзя на выходе говорить о замене. Солдаты таскали в карманах ложки с прострелянными черенками или какие-нибудь другие талисманы-хранители. Моим талисманом был "стечкин".
Я не знал пистолета лучше "стечкина", калибр девять, стрельба одиночными и очередями, прицельный огонь от двадцати пяти до двухсот метров, магазин на двадцать патронов. Несколько тяжеловат, громоздкий, но мне подходил в самый раз.
На войне всегда необходимо во что-то верить - просто ради самой веры.
Я шагал впереди. Ноги пока еще слушались меня и не подгибались. Но жара окутывала и сжимала со всех сторон. Я был заперт в ней. Пот струился по лицу и, высунув язык, я мог ощутить соленые капли. Пот застилал глаза.
Шли спокойно одной цепочкой без боковых дозоров, не встречая по пути ни троп, ни дорог. Эта территория считалась почти безопасной. Вокруг были расположены несколько крупных баз федеральных войск и, в случае обнаружения, у боевиков было не много шансов уйти от преследования.
Идущий впереди боец выбросил руку вверх и присел. каждый шедший следом повторил его жест, присел и настороженно начал оглядываться по сторонам.
Поднятая вверх рука означала возможную опасность и тогда все останавливались. Если выяснялось, что все спокойно, идущий первым той же рукой делал отмашку, и движение продолжалось. Две поднятые и сцепленные над головой руки предупреждали о том, что впереди замечено что-то непонятное и солдаты продвигались вперед медленнее, держа оружие наготове. круговая отмашка рукой означала встречу с боевиками.
Ничего неожиданного, но осторожность никогда не бывает излишней. Мы тихо поднялись и продолжили свой путь.
Несмотря на осторожность, то один, то другой из солдат наступал на сухую ветку и слышался хруст. я успокаивал себя тем, что такой звук не распространялся далеко. Продвигались довольно быстро и камуфляж уже пропитался потом. Минут через пятьдесят хода остановились, не нарушая порядка движения и оставаясь на достаточном удалении друг от друга.
Замаскировались в засаде, осмотрелись. В бинокли старательно обследовали каждый склон, каждую высотку, вглядываясь во все, что делалась вблизи и на дальних сопках вокруг села. Ничего неожиданного не было.
На подступах к селу я внимательно осмотрел стену леса и решил, что густая зелень деревьев и кустов справа - прекрасная позиция для боевиков, так как оттуда открывался вид на все поле, через которое сейчас шла рота. я приказал приг |
|
| –> |
|
|
| Автор: mitil - 06-Jun-07 22:57 |
| (подпись) -> |
| |
| Автор: inok - 04-Jul-07 05:20 |
Может, это всё ж в прозайку?))
-----
Я превращаю воду в трепет винный,
С русалками болтая ни о чём...
-> |
|
|
|
