 |
| День Ивана Купала (сказка-расказка) |
|
09-Apr-08 20:10
Автор: Гордая_Птаха Раздел: Проза |
|
- Герасим!
...
- Гераааааааасиииииим! Ты долго молчать будешь?
- Блин, - ругнулся Герасим, собирая инструменты и отряхивая налипшее на рубаху и штаны сено. Голос тем временем приближался.
- Герасим, ты куда задевался? Опять спишь на этом своем проклятом сеновале? А? Герасим! – вопила женщина.
- Да не сплю я, не сплю, - пробормотал себе под нос Герасим. За это время он аккуратно вытащил доску из пола и в дыру под ней положил заветный ящик. Потом вздохнул и вышел навстречу орущей.
- Чего надо? – он посмотрел сверху вниз на маленькую, сухую женщину спокойным взглядом темно-серых глаз.
- Дрова тебя ждут, вот чего! – она немного боялась здоровенного Герасима, но виду не подавала.
- Да ладно вам, Лукерья Иванна, щас пойду, поколю, - широко улыбнулся тот.
- То-то же, совсем другой разговор! Приходи потом обедать, проголодался небось, со вчера-то, - старушка вдруг оглянулась по сторонам, а потом подмигнула парню.
- Не, у меня уговор, - насупился Герасим, резко развернулся и направился работать.
- Ну постой же, стой! Ну, миленький! – Лукерья Ивановна слишком поздно поняла, что сболтнула лишнее. Герасим не оборачивался. Она тихонько перекрестилась, протерла глаза полой передника и засеменила к дому.
Глаша не любила пряники. Непонятно, почему. Все девушки ее возраста – да о чем тут, ВСЕ любили пряники! Это было лакомство, что-то такое, что хранится в самой дальней полке и вытаскивается к чаю. Выкладывается как гордость перед гостями. Грызется втихаря в подвале.
Глаша от всех скрывала свою «ненормальность». За чаем съедала один – без особого аппетита. Родители хвалили – бережет сладость дочка, много не ест. Только это ее и спасало от косых взглядов.
Девушке было грустно. Пряжа кончилась, а летнее солнышко почему-то не привлекало. Близился Иванов день, но это, в отличие от прошлых лет, вообще не радовало. В этом году ее должны выдать замуж. За кого – сама еще не знала. Вот минёт праздник Ивана Купала, поплывет веночек по воде, там и видно будет...
Вдруг со стороны ее маленькой спаленки послышался тихий стук. Глаша не шевельнулась. Потом осторожно оглянулась, краем глаза заметив в окне отца – тот шел к речке. Тихо встала, поправила сарафан и вышла в спальню. Незаметно растворила крошечное окошко. Оттуда сразу высунулась лохматая голова:
- Ты чего так долго?
- Сам не знаешь, что ли, смотрю! – Глаша была возмущена наглостью друга.
- Это тебе, - Герасим протянул букет колокольчиков. Глаша тут же растаяла, поцеловала парня в макушку, взяла цветы и шепнула:
- Вечером?
- Да. Все сама знаешь.
- Я тебе покушать принесу...
Лицо Герасима на секунду помрачнело, но тут же вновь разгладилось.
- Ладно... только чтоб!
- Ну что ты! Я осторожно, - Глаша еще раз чмокнула его жесткие лохмы и закрыла окошко.
Глаша вышла во двор. Был полдень, припекало. Двор наполнился звуками: где-то лениво переругивались работники, с реки слышалась песня прачек. Глаша вышла за околицу и побежала по полю, упала в траву, раскинув руки, усталая и абсолютно счастливая. Пахло медом, свежестью, жаром и летом. Девушка закрыла глаза и задремала. Ей даже успел присниться сон, будто пришел Герасим, поглядел на нее и улегся рядом, смотрел на небо. Мысли ли о Герасиме были слишком громкими, или птичка чирикнула рядом, но Глаша проснулась. Солнце уже успели закрыть облака, и это расстроило девушку. Она села и тут увидела Герасима – он спал в траве рядом с ней. Даже не удивившись, Глаша в который раз залюбовалась им – соломенные жесткие волосы, неглубокие лучистые морщинки около глаз, а сами глаза под спокойными веками – цвета темно-серого предгрозового неба. Ресницы – длинные и пушистые. Чистые, простые черты лица, ямка на подбородке. Глаша тихонько обвела пальцем все эти милые линии, разложила непослушные прядки. Потом молча встала и не оборачиваясь пошла в сторону дома. Вдруг передумала, вернулась, сорвала невзрачный полевой цветок и положила на грудь Герасиму. Бросила последний взгляд – какой-то беспомощный и невыразимо нежный – и стала в этот момент, сама не зная, невозможно красивой. Наконец тряхнула головой и что было сил побежала к дому. Накрапывал дождь.
Герасим проснулся от раската грома и обнаружил, что уже давно идет дождь – вся одежда промокла. Он быстро поднялся, и чуть было не пропустил тот момент, когда маленький цветочек упал с его рубахи. Но он заметил, поднял, поцеловал медовую головку, улыбнулся, спрятал за пазуху. Еще мгновение постоял, отдавшись сладкой волне, но дождь, превратившийся уже в ливень, отрезвил парня, и он большими прыжками двинулся по полю.
Герасима не любили во дворе. Только Глаша – но это ведь тайна, и она не дворовая, хозяйская дочка, да Лукерья Ивановна жалела его, и вечерами, в своей маленькой каморке, глотая слезы, которые так и катились по ее морщинистым сухим щекам, молилась за него и все причитала: «Родненький, помилуй тебя, Господи». Хозяева снисходительно относились к парню – работник он хороший, сильный, а что чудной – так какое им до этого дело? А вот остальные... в доме было с десяток женщин – служанок, работниц, и пятнадцать мужчин. Женщины сначала заглядывались на Герасима, но тот был холоден, петь не умел и в ответ на недвусмысленные взгляды отворачивался и уходил – немногословный, таким образом он выражал неодобрение. Работницы пофыркали, пошушукались и не заговаривали больше с Герасимом. А ему другого и не надо было. С мужиками так не вышло. Они сначала роптали: «Кто такой? Откуда выполз? Еще его корми, привечай...» и смотрели косо. А потом произошла эта «неприятность», как окрестил ее хозяин... Горел сарай, старый в общем-то, ненужный, все мужики столпились кругом, глазели, как пламя поедает прогнившее дерево. Вдруг из дыма послышался жалобный мяв – заснувшая на чердаке кошка металась в поисках выхода. Герасим, только что прибежавший с ведром воды, выплеснул его и застыл – услышал кошачий крик о помощи. Прикрывая лицо одной рукой, он вбежал в сарай. Мужики переглянулись, глаза у всех были круглые. Пару минут они только разводили руками и смотрели то на сарай, то друг на друга. Уже набежали женщины, запричитали, заохали... В самый разгар этого крика из пламени вырвался обгоревший Герасим... с кошкой на руках! Расцарапанный – зверюшка перепугалась до смерти – весь в крови, он начал срывать с себя то, что осталось от рубахи, прошел пару шагов и тяжело упал на траву. Вылечили его, конечно – в основном бабка Лукерья. Она даже Глашу к нему редко пускала – стоит сказать, девушка, когда узнала о событии, чуть не потеряла сознание. Но рядом были родители, и она только побледнела. Под предлогом того, что ей хочется посмотреть на сарай, ушла из дома и – первым делом в каморку к Лукерье. Та отрезала: «Жить будет, не помрет» - и за порог даже бедную не пустила. А кошка оказалась любимой хозяйкиной – и вот тогда получил Герасим всякие почести, чуть ли не доктора ему из города выслали. Наш герой, конечно, от почестей отказался, но все мужики разом стали его ненавидеть. В драку не лезли, но подначки сыпались со всех сторон. «Я его сегодня тюфяком обозвал, - хвастался плюгавенький паренек своим, - а он хоть бы хны, и даже кулаком не махнул!»
Загадочным признавалось равнодушие Герасима, и от этого неприязнь к нему только росла. И сейчас вот во что вылилась... да что ж об этом, когда дело касалось его самого – Герасим терпел любые шутки. Но когда затрагивали честь, силу – он словно с цепи срывался. Нашарил его больное место все тот же плюгавый. Он был к тому же рыжий, с белесыми ресницами и высоким, крутым лбом, глубоко посаженные глазки черными точками выделялись на обветренном лице. Так вот, поспорили они с Герасимом – некрасивый вышел спор, чего тут говорить – и доспорились до того, что последний не ест с общего стола, пока не запросит или не начнет за собаками подбирать. «Посмотрю я тогда на твою честь хваленую!» - думал рыжий. А Герасим побился об заклад, и только через полчаса, остыв, понял, какую глупость сотворил, вспомнил, что это ему в его положении непозволительно... Да что уж теперь, сказал он себе. – Давно не мешало похудеть... Он пытался улыбнуться, но чувство вины неотступно ходило за ним весь день и не дало спать ночью.
...Глаша проснулась от собственного вскрика. С глазами, как у той кошки в горящем сарае, большими и черными. Она рывком села в постели. Было уже светло; занималось утро. В этом предрассветном сумраке все черты лица Глаши проступили почему-то особенно отчетливо: маленький чистый лоб, густые темно-русые волосы по плечам, нежные, чуть тонковатые губы, румянец на щеках... и глаза... удивительными были в этот час ее глаза. Бездонные, но в то же время прозрачные... Они были как лесное озеро в глухой чаще, именно в такой вот час. Если бы кто-то из родных увидел девушку сейчас, заглянул бы в эти глаза, точно подумал бы (а сказать побоялся): «Вот где теткина ведьминская кровь-то вылилась...» Тетку эту и впрямь считали ведьмой, дичились ее, боялись даже кормить с общего стола... и в один день она вдруг пропала – как не было. Все вздохнули с облегчением и забыли. А она-то вот, оказывается, оставила о себе памятку.
Глаша легла, пытаясь вспомнить сон, но помнила только обрывок – ночь, она бежит по лесу, где-то слышатся крики, она оглядывается... Чтобы отвлечься, девушка начала перебирать в памяти все моменты недавнего свидания с Герасимом, поигрывая ими, словно лепестками нежного, удивительно пахнущего цветка, стараясь не помять и как можно дольше сохранить этот запах... Как он жадно ел принесенное ею, как долго обнимал, шептал что-то на непонятном языке, зарывался лицом в ее волосы, как убегала она от него по полю, смеялась... даже позволила поцеловать себя... Глаша пила свою первую любовь, как нектар, тонула в ней всем своим сильным и горячим сердцем. Убаюканная этим сладким чувством, девушка заснула. И конечно, не было места в ее предутренних мыслях о том, что сегодня день Ивана Купала...
А утро выдалось свежее. Ночью прошел дождь, и все на свете, казалось, было умытое и чистое. Даже птицы пели звонче. Хозяин вышел на крыльцо и потянулся. «Хорошая примета – такое утро, - подумал он. – Позабавится сегодня молодежь...» Герасим вскочил ни свет ни заря и пошел купаться. Взбодрившись, принялся за работу – вывел скотину, покормил кур, пошел колоть дрова. С Глашей он в тот день почти не виделся – пару раз мелькнула из окна, но заметил в доме какие-то странные приготовления. Все выметалось, чистилось, девушки ходили с загадочными лицами, и даже Герасиму снова стали подмигивать... что-то творилось. Что – Герасим решил разведать у Лукерьи.
- Так ведь, батюшка ты мой, Иван-Купала сегодня! – всплеснула руками та.
- Ну и что? – чуть равнодушно спросил Герасим.
- Как что? А то ты не знаешь? Гулять сегодня все будут, через костер прыгать, девки веночки плетут, по воде пускают... коли поплывет – выйти замуж ей в этом году... Вон и Глафира Петровна наша готовится... ей чай пора уже. А что ж ты, соколик, не пойдешь?
У Герасима заныло в груди.
- Пойду, бабушка, пойду... а не в эту ли ночь цветок папоротника цветет?
- Тьфу! – плюнула старушка через левое плечо и перекрестилась. – Батюшки светы, не зови ты нечистого! Даже и не говори, бесовское это дело! И слышать не хочу ничего! – бабка отвернулась и ушла, ворча что-то себе под нос.
Герасим задумался. Потом широкими шагами дошел до сеновала, вынул ящик с инструментами, положил его в ведро и отправился к реке – будто за водой. Отойдя на безопасное расстояние, он свернул в лес, и километра два пробирался через бурелом, отыскивая ему одному понятные метки. Наконец он добрел до маленькой полянки. Там, прикрытое брезентом и ветками – пока близко не подойдешь, не различишь – стояло что-то. Герасим дошел до него, оглянулся, и сбросил брезент, под которым обнаружился... вертолет, только меньше и изящнее обычного. Парень похлопал его по боку: соскучился, приятель! – и полез в кабину, в которой было такое количество кнопок, что у пилота обычного самолета глаза разбежались бы... Но сейчас экран безжизненно чернел. Герасим в который раз – безуспешно – попытался включить аварийку и со вздохом полез под маленькую машинку. После получаса вздохов и скрипа он снова принял вертикальное положение и нажал кнопку аварийки. Но его ожидал приятный сюрприз – вместо аварийной системы заработало все! Кнопки зажглись, и чуть глуховатый женский голос произнес: «Пожалуйста, наберите команду»
Герасим вышел из вертолета и поцеловал траву. Затем исполнил смесь ирландского танца и «Яблочка» вокруг вертолета. А затем сел на землю, закрыл лицо ладонями и по-детски, навзрыд, заплакал...
Глаша волновалась. Вечерело, а Герасим куда-то пропал. Она уже красиво убрала волосы, нарумянилась, сплела даже венок из одуванчиков, иван-чая и одной ромашки – чтоб приметнее был. Она не могла усидеть на месте – то рвалась помогать Лукерье развешивать белье – та, конечно, на нее зашикала, то бралась за прялку, но ничего у нее не выходило – все внимание ее было приковано к окну. Наконец, позвали ужинать. Глаша хотела было отказаться, но бабка Лукерья так на нее посмотрела, что девушке пришлось что-то проглотить.
... Всю дорогу к реке, в толпе смеющихся девушек и парней, Глаша оглядывалась и отвечала невпопад. Когда все начали прыгать через костер, она попыталась незаметно сесть в сторонке, но ее подняли, заставили прыгнуть... Край сарафана загорелся, поднялся крик, все тут же потушили... Но прыгать больше Глаша отказалась, пошла по берегу реки, села на большой камень и расплакалась. Вдруг чья-то рука зажала ей рот.
- Тихо, тихо, смешная ты, это же я, - шептал Герасим, мягко отклоняя удары ее маленьких кулачков. Глаша поняла, перестала биться.
- Ты, ты... пришел, миленький! – девушка бросилась ему на шею, счастливая, заплакала уже от счастья...
Тут послышались тревожные крики ребят и девушек, звали Глашу. Герасим подхватил ее на руки, собрался нести, но она вывернулась, задыхаясь, прошептала:
- Как же, куда... а венок... ты... что задумал... – глаза ее расширились от ужаса, как тогда, утром.
- Да брось ты этот венок! – Герасим сорвал цветочную охапку с головы девушки, кинул в воду, уже силой взял ее на руки и побежал к лесу... Крики слышались все ближе...
- Куда же мы? – только и успела сказать Глаша, когда Герасим понял, что в чаще ее на руках не долго-то понесешь.
- Цветок папоротника искать! – бросил парень. – Не оглядывайся!
Глаша даже ответить не успела. Она задыхалась, бежала, ветки больно хлестали по лицу, спотыкалась, падала, а в голове, как стук крови, прорывался давешний сон... Те же крики, лес... и вдалеке, а может быть здесь, совсем близко, алеет маленькая точка... и тут Глаша оглянулась.
...Настало утро, такое же солнечное, как и вчера. Двор давно проснулся, все, кто мог, отправились на поиски Глаши. Хозяйка спала мало, утром не вышла, из ее комнаты доносились приглушенные рыдания. Хозяин хмурился и срывал злость на дворовых. И только бабка Лукерья, о которой никто толком ничего не знал, молилась в своей каморке жарче обычного – теперь уже за двоих. И сквозь вечные ее слезы мелькала в глазах бесовская искорка...
...А маленький веночек с белым пятнышком среди розового и желтого плыл и плыл в ворохах утреннего тумана.
|
|
| –> |
|
|
| Автор: mitil - 09-Apr-08 20:10 |
| (подпись) -> |
| |
| Автор: mitil - 10-Apr-08 06:38 |
Современный у вас Герасим :-). Вот другой Герасим собачку топил, а этот кошку спасает.
И еще небольшое замечание. Вот смотрю ,описано как любуются на спящего человека:
...соломенные жесткие волосы, неглубокие лучистые морщинки около глаз, а сами глаза под спокойными веками – цвета темно-серого предгрозового неба...
Ладно, волосы можно разглядеть, морщинки тоже можно, но как разглядеть цвет глаз спящего человека?
-----
Удачи! Митиль-> |
| |
| Автор: Хмурый Выпь - 11-Apr-08 12:12 |
рассказка по замыслу и сюжету, но вот как-то линия рассыпается что ли, немного хаотично, цельности нехватает, много сбивающих отступлений, например про пряники - ну и к чему они появились?
Если это про нелюбовь героини к общепринятым сладостям-красивостям, то зачем так подробно как она их не любит?
В общем, как будто слишком часты переключения между сюжетом и описаниями-подробностями-отступлениями, и не получается этакого единого зримого образа течения всего процесса.
В пределах одной фразы тоже часто наблюдаются лишние переключения, например,
С глазами, как у той кошки в горящем сарае, большими и черными.
Может так:
С глазами большими и черными, как у той кошки в горящем сарае.
вертолет конечно загадочен, если исходить только из внутренней логики повествования, вроде можно и без него...
хотя... хм... может и вертолет :)
чего-то вероятно не до конца асилил, крупная весчь.
и канешно все имхо сугубое ибо прозу читать не умею
может и вся эта крытика от неумения читать : )-> |
|
|
|
