 |
| Яданлай (1,2,3) |
|
12-Jul-09 01:45
Автор: grantgrantov Раздел: Проза |
|
«Я воин, глаза мои не могут прочесть ни единого слова. Хорошо играю длинным копьем и большим мечом, счастье для меня – скакать верхом и натягивать лук.» Генерал Хун И
1.
Он ехал спокойно. Не торопясь. Но и не медленно. Медленно – не надо. На нем был боевой халат и войлочные туфли. А больше и не требовалось. Воины редко обращаются к хиромантам. Трудно идти на смерть, зная, что ты умрешь. Но он пошел. Слишком много было убито детей.
2.
Она была красива так, что, как говорят, раз только взглянет - и рушится целый город, взглянет еще раз – и царство опрокинется. Звали ее – Чародейка.
3.
Простая кожаная перевязь - два прикрепленных к спине ремня, которые перекрещивались наискось на груди, плотно удерживали бронзовые кривые мечи. Они были в семи войнах, старые и всё время просили крови. Хлопоты одни с этими мечами. Лучше было взять лук. Но лук он не взял. Лук это оружие труса. Это как внезапный удар в пах. Настоящему воину оно не к чему – воин – это ведь не светский человек. Но один раз лук ему все же помог, да, но тогда у него не было выбора, никакого. А сейчас – есть. Сейчас главное – понравится он Ей или нет. Но, наверное, понравится. Он красивый. Если бы он был наемником, то, конечно, удачливым и желанным в войске любого. Высокий, широкоплечий, с тонкой талией и неожиданно сильно поясницей и руками. Знающий все правила стихосложения и не боящийся смерти. Не привязанный ни к чему.Но наемником он не был. Он был Яданлай. Сам по себе. Одинокий.
Из леса вдруг громко закричала птица. Это был очень хороший знак. Но в этих местах почему-то не очень-то жалуют этих птиц - «с общей судьбой», как их называют.
Однажды, в далеком детстве, когда Яданлай побывал там, недалеко от того места в роще прозрачно-голубых сандаловых деревьев около старого замка, где ещё можно было встретить гнездо этих странных птиц, он не почувствовал ничего. Тогда он залез на самое старое и нашёл его прямо на самом верхнем сучке, изогнутом, и безжизненном уже почти. Взрослых птиц он, конечно, не увидел, но вот трёх птенцов - они были крохотными, тоже сине-зеленого цвета, два крылышка белые-белые и изогнутые как полумесяц, лапки с пятью коготками, каждый коготок пяти радужных цветов - да. Коготки и клюв ослепительно сияли, глаза изнутри светились чистым и каким-то «вечным» рубиновым огнем, горлышко и голова переливались как хвост павлина, а на макушке торчал красный хохолок, который, двигаясь, играл цветными лучами.
Старики говорили, что эти птицы не едят всяких обычных насекомых и бабочек, а касаясь лапками земли, просто летают от цветка к цветку, по лугам и рощам, вдыхая их запахи. Тем и живут. Голосок их мелодичный и звучит тоже странно "таре-ту-таре, таре-ту-таре", и является не звуком, а материей и – послушал минуту, и прошла головная боль.
Ещё говорили, они питаются нектаром цветов камфары и граната – только откуда в наших местах гранат?! - а в их бутонах отдыхают от своих коротких перелётов, где, повзрослев, вьют своё гнездышко.
Когда наступает время размножения, то самец и самка соединяются друг с другом с помощью клюва и силой дыхания поднимают вверх из груди две светящиеся точки, белого и красного цвета, которые сливаются в чудесный по виду идеально круглый шарик, и через двое суток из него рождается чудесный птенец.
Говорили, что эти магические птички кем-то там благословлены, а некоторые даже, что они — проявление самой «матери глиняных человечков». Что бы ни говорили, все сходились на том, что птицы эти совершенно не такие, как все - их помет может излечивать все четыреста четыре болезни старости, и если его съесть, то восемьдесят тысяч духов на тебя не повлияют. А если натереть тело, то проходят даже оспины. А если съесть мясо? Если съесть мясо, обретаются высшие «сиддхи» - магические способности. Даже их перья и пух даруют необычные силы.
Говорили, что все, кто видел или слышал их пение, освободятся от трех низших миров навсегда, и в будущем будут рождаться только в мирах людей и богов.
Говорили, что все, кто проходил в тех местах, даже не видя этих птиц, не родятся в следующей жизни в аду.
Эти птицы невероятно редки, а число их очень невелико, и, конечно, их никогда не увидит человек без счастливой кармы. Яданлай их видел.
Говорили, что эти птицы даже обучают других птиц, живущих там, пути к освобождению, разъясняя им Писание и какой-то особой птичьей грамоте, что создают со Вселенной некую странную взаимосвязь.
Их птенец, рожденный из чудесной точки, сразу может летать, а родители не проявляют никакой привязанности к месту своего гнезда и после их откладывания каждый разлетаются в свою сторону, опечаленные жизненным любовным круговоротом. Точка мало помалу превращается в хрустальное яичко, которое само созревает в маленьком бутоне, и птенец потом рождается и живет совершенно самостоятельно.
Эту птицу никогда не увидят «оскверненные» или враги-иччхантики, не к ночи сказано будет, их увидят только избранные судьбой. Само же яичко – с тусклым красноватым отсветом, чистое и прозрачное, как горный хрусталь, и на четыре локтя освещает своим светом всё вокруг.
Внутри оно многослойное, снаружи белое, затем красное, желтое, зелёное и, наконец, синее. Только не как наши цвета, из плоти и крови, а как нарисованное радугой. После дождя.
В центре синего слоя – горошина, темно-бирюзового цвета или цвета индиго. В центре этой горошины сияет светящаяся капля, переливающаяся и создающая все эти самые слои, и от них присно не отделимая. Конечно.
Если вдруг встретишь этих «птиц без мяса и крови», то они видны странно и призрачно, как отражение осенней луны в чёрной воде, но все отдельные детали, однако, увидишь ясно и четко.
А чудесное яичко вмещает в себя богов всех пяти семейств с их женскими формами-жёнами и пять аспектов мудрости, извечной и незапятнанной пороками. И тот отрок или отрочица, которому оно приснится во сне, сразу накопят религиозную заслугу огромную, и потому смогут очень легко и без усилий обрести какое-нибудь несравненное состояние. Ибо сознание наше – очень грязное, каменистое, земля там сухая и пыли – полно и очень много колючек. А место это нужно превратить в безупречный и прекрасный сад, полный чудных цветов и фруктов. И расти там должны не только они, но и деревья исполнения всех желаний. И требно убрать все эти камни, колючки и грязь, и оросить место это водой. И место то о больших валунах и само велико. И не можно просто посадить в землю семена все, ибо они никоим образом не прорастут. И чтоб наш ум превратился в сад просветления, нужно много стараться, день и ночь, ночь и день…А вот если вдруг поймешь язык этих птиц, чудесный, можно в одной жизни, в одном теле сад сий пробуждённый разбить.
…тогда он, ребенком, не стал ничего трогать, а просто зажмурил глаза, спрыгнул с дерева и убежал. Побежал домой. А на следующий день умер его дедушка, который десять лет не мог умереть, и жить тоже – всё время кричал. У него были язвы по всему телу - магические, которые никак не зарастали, даже если их посыпали толченой белой ракушкой, и жизнь ему была хуже смерти. У язв этих лица были человеческие – такие маленькие, но настоящие, и они кричали тоже – вторили дедушке в унисон. А ещё умели лаять – гав-гав-гав! И просили еды. Как дашь им поесть, замолкали, а если нальёшь вина, попоишь, багровели даже, напивались, бормотали что-то несуразное. И все на одно лицо – дедушкина первая жена.
Первую жену дедушка извёл – даже трупа не нашли. Подозревали одну старую колдунью – могла видеть в темноте, гадать, даже летала. Но она исчезла – одновременно с открытием этих язв. А жену так и не нашли. Красивая, молодая, черноокая, как гречанка, но не гречанка, всё же. А потом появилась вторая жена, бестолковая. С ней все спали, и отец Яданлая, и сын, о есть, его брат, старший. Была такая – любила кого ни попадя. Потом она умерла тоже – утонула, хотела из воды вынуть луну. Говорят, трезвая. И её не нашли, пропала – место нашли, а её нет. А потом дед заболел. И появились язвы. По ночам они читали стихи, дед слушал. А потом начинали кричать. И дед им вторил, пока мог. Потом терял от боли сознание.
И вот умер. А как умер, трупа не нашли тоже - по горскому обычаю дверь в его комнату не открывали семь дней, а как открыли, под одеялом только старый боевой халат, волосы и ногти. Куда он делся, не знает никто. Может быть, к жёнам.
Но это дома, тогда. А здесь этих птиц не жаловали вообще. Говорили, кличут беду.
4.
Перевязанный шелковой лентой высокий пучок на голове со вставленной в него заколкой - кинжалом-«бабочкой» - спокойно покачивался в такт поступи большого белого коня, оставляя легкую и почти невесомую тень в серо-голубой воде горных ручейков. Солнце уже поднималось и где-то там, вдали, за остриями этих сумрачных была Она.
Она должна ему помочь. Воины редко обращаются к гадалкам - трудно идти на смерть, зная, что ты умрешь. Но он пошел. Слишком много было убито детей и женщин. Она была красива так, что, как говорят, раз только взглянет ,и рушится целый город, взглянет еще раз, и опрокинет какое-нибудь царство. Чародейка она. Так Её и звали.
…потом Яданлай стал подрастать и был странно силён, как никто в деревне среди его сверстников, и даже ребята на пять-шесть лет старше его, и некоторые взрослые боялись его бешеного нрава и обходили далеко стороной.
Но спустя два года после деда умер также его отец, великий воин Ясанлай, тоже утонул, катаясь на лодке с наложницей из княжеского гарема. Говорили, его отравил сам Князь. Похоже было, один на один с ним в столице никто бы не справился.
Огорченный из-за его ухода, Яданлай теперь уже сам начал затевать потасовки с другими и внезапно стал хулиганистым задавакой и гордецом. Когда ему было двенадцать с половиной или тринадцать лет, о как-то играл в войну с ребятами из соседней деревни. Примерно часов в пять или в шесть, когда вечерняя заря сделала тоненькие и кучерявые облака по-настоящему кровавыми, случилось так, что брошенный им в соседских мальчишек камень оцарапал ногу проходившей мимо девушки. Звали её Анит, и она была
самой красивой в их деревне и уже почти взрослой, с налитыми загорелыми ногами и дерзким взглядом.
Когда Анит начала бранить его – «не бросай камнями, не дай бог в кого-нибудь попадёшь…» - проявился его звериный характер. Он уже был достаточно зрел, чтобы испытывать к ней большую страсть, и она была так зрела, что его братья и все другие подростки часто указывали на неё пальцами и шептались. И вот, высказав ему весь свой упрёк, повернулась, и покачивая бёдрами с кувшином на голове прошла место их игры и пошла своей дорогой, а он вдруг вскочил и побежал за ней, изображая из себя клоуна.
Вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, он обхватил ее сзади сильными и не по годам длинными руками и повалил на траву. Она вскрикнула в испуге, его друзья бешено захлопали в ладони. Он ударил её два раза по лицу а потом, под аплодисменты его друзей, покраснел, как испуганный кролик, перевернул её на живот, приподнял талию, стянул вниз голубые шёлковые шаровары, задрал свою боевую юбку и овладел. Он стал мужчиной, она – женщиной. Потом он довольно отошёл, оправил одежду и ушёл, по дороге отвесив какому-то мелкому пацанёнку большой тумак, тот упал.
Окончилось это наказанием более худшим, чем ожидали все. Сын покойного деда, его родной дядя Изонлай узнал о случившемся первым от матери той самой красивой девушки деревни. В тот вечер он подстерег молодого Яданлая, сильно ударил его по голове своей длинной медной трубкой, так, что тот почти потерял сознание, скрутил ему руки старой жёлтой пеньковой верёвкой, дал несколько сильных пинков, оттащил в старый брошенный сарай, когда-то служивший Первому императору в качестве кладовой и закрыл.
Он собрал в кучу всю имевшуюся неподалёку рисовую солому, обложил сарай, как говорят, «с десяти сторон», чиркнул своим огнивом и поджег. И Яданлай понял сразу всё, хотя ничего тогда не знал о любви.
Он что была связь между тем его поступком и жестокостью наказания – закон причины и следствия. Ничто в мире не может превзойти этот закон.
Стоя на улице брат отца во весь голос кричал: «Разве можно так играть с девушками в твоем возрасте? Раз (у него были выбиты императорской инквизицией передние зубы и получалось такое смешное «раззззе)зе можно?! А?!!» А потом: «Подонок вроде тебя никогда не достигнет ничего хорошего!»
Дядя вообще человек был неплохой, только болтливый, как напьётся, несёт такое, что нельзя повторять. Но отец с дедом его любили, он был надёжный и знал каноны – как и сто делать, и когда. А ещё умел вызывать дождь.
И вот когда Яданлай лежал, задыхаясь от предсмертной гари в этом старом горящем сарае, слова дяди дошли до него. Хотя он не кричал, когда дядя толкал и пинал его, теперь же, уже почти в пламени огня, он горько плакал. И тогда он решил стать таким, что никто никогда больше услышит на него жалоб. Не удары дяди или это огненное погребение заживо причиняли ему душевную и физическую боль, а позор, который испытали из-за него дядя и все в их роду.
И когда беззубый дядя потом в последнюю минуту вытащил его в охапку – за секунду до того, как горящие балки обрушились на дымящийся бамбуковый настил - он твердо решил, что станет настоящим «воином», за которого никогда никому не придется испытывать стыд. Слезы его высохли в жар того пламени раз и навсегда.
И он не расплакался, когда, громко стеная и проклиная его, пришла мать, чтобы разрезать своим кривым, переходящим от бабушки к внучке золотым женским ножом с отчётливым изображением феникса горящую тростниковую веревку. Она сказала, что «он стал слишком взрослым, и что если он и в дальнейшем будет так позорить себя и весь род, лучше бы она его не рожала». Эти её простые слова произвели на него тогда особое, и даже тайное впечатление.
Когда он немного пришёл в себя, то стоял три дня на коленях перед домом той девушки, сначала очень пекло солнц и почему-то сильно хотелось в туалет, по-большому, но он стоял, как опустившийся на дно реки большой валун, только дышал носом, с трудом вбирая раскаленный воздух, потом – пошёл ливень, и он стоял, потом - вышел ее отец. Он выплеснул ему на голову из миски объедки, оставшиеся от собак. И сказал только одну фразу. «Пшёл вон.»
Потом - дядя послал той семье тридцать лян серебра и история закончилась - Анит исчезла и с того дня больше её в деревне никто не видел. Говорят, вышла замуж где-то в столице. А Яданлай после той ночи впоследствии - пусть он и не стал «ученым мужем», как мечтал когда-то в детстве лёжа на крыше и смотря на ковш Большой Медведицы, почему-то стал проявлять большой интерес к поэзии.
Через год он уже знал, что хайку и хокку – абсолютно разные вещи, а рубайят надо тянуть, как патоку, и не сбиваться на простонародный язык. Он знал, что поэзия – сестра веры, и притом, старшая сестра. Знал, что древние греки стихи писать на самом деле не умели, умели только логически облекать свои мысли в стихотворную форму и знал, что слово поэтическое колдовское, сказал – и сбылось. Знал, и писал. Писал всё, что мог – газели, аяты, рубаи, рондо, канцоны. И пел. И танцевал.
Позднее же, когда он уже полностью посвятил себя «Пути Воина», стихи эти, его собственные и других, стали для него какой-то невидимой поддержкой, поддержкой и постоянным источником вдохновения.
Чтение стихов, казалось, породило в нём те самые «идеалы» - и стремления – которые потом всегда отличали его от других «мастеров секиры меча» , и это привело к тому, что у него появились настоящие верные друзья – другие воины-поэты. Конечно, в жизни горного мастера боевых искусств пальмовые листья с написанными на них красной тушью – а иногда и кровью восхвалениями рекам и водам еще не все, но из них можно было многое почерпнуть, особенно людям, подобным ему, стремящимся принести пользу своей деятельностью- восстанавливать справедливость и приводить мир к гармонии . И он – тренировался и писал, тренировался и пел, тренировался и танцевал. Впрочем, тренироваться скоро он перестал – равных противником больше на всём Побережье ему не было, а сотрясать воздух – попусту – он не хотел. Вдруг обидятся духи гор. И морей. Так, иногда, ударит пару раз плашмя деревянным мечом по прибрежным кустам, или кольнёт, играя, фиолетовую тень у дороги на каком-нибудь колдовском перекрёстке.
5.
Он встал у развилки дороги. Дальше надо пешком. Её хижина слишком высоко и дорога слишком отвесная. Конь туда никак не дойдет. И хорошо. Пешком, так пешком.
Вот, почему-то начал подниматься ветер. Ветер, что всегда пробуждал в нем какую-то странную, и почти детскую, неуверенность. Он его не любил. Вода – та любила, п ветер – нет, никогда. Яданлай знал – он хотел его сдуть. В смерть.
Хотя, по правде говоря, настоящий воин не должен иметь любви или нелюбви, он должен просто воевать. А как добыта победа, неважно, главное - победить. Но не первым, первым нельзя, это грех, всегда важен второй удар. Пусть даже он - первый.
Да, с наступлением темноты здесь точно ничего не разберешь – одни колючки да сосны. Больше нет ничего, даже плакучих ив с мошкарой. А вот птицы – те же самые. Чудно. Знать бы, почему.
И песок. Песок тут красивый, лимонный, как закат на «Озере чудес». Хороший песок.
Наверное, есть и чёрные пантеры. Неважно. Человек всегда сильнее зверя. Ну, почти всегда.
Такие вот мелочи действительно доставляли ему самое настоящее удовольствие. Сил у него с каждым днем все меньше и меньше, а еще думает о стихах и песке. Прям, поэт-генерал какой-то. Тут соскочить бы с коня, не поморщившись.
Как он устал. Это просто как два иероглифа, «хэн лэй». Один изображает «очень», ничего интересного, а второй – «усталость». Вот тут есть на что посмотреть – сверху – «поле», такой расчерченный на четыре клеточки квадратик, а под ним три «нити». «Трое суток в поле нити плели, господин мой, устали, устали; и устами, что ночью тебя сберегли, отпугну ворожимую стаю...» Похоже. Интересно, кто оборвет его нить, и когда - здесь? – и даст ли Колдунья себя поцеловать. Наверное, нет. Слишком она красивая, чересчур. Таких красивых на свете просто нет. И быть не должно. Слишком опасно.
Он уже порвал много, нитей этих, жизней. Но никого никогда не унижал. Благородный муж приближается, но не переходит дорогу, обрывает жизнь, но не унижает. И не первым, первым нельзя, это грех, всегда важен второй удар. Даже если он - первый
Яданлай осадил коня. Тот даже захрипел. Верблюды – коварные животные, идут, идут вперед, а потом падают и умирают, никогда не угадать. А по коню всегда знаешь, сколько еще у него сил, ну почти всегда. У этого пока много. И не украдут, тут и людей-то нет почти, только «та» деревушка. Одни волки. Но Алахай справится, волкам его не взять. Алахай – сильный конь, мудрый.
Яданлай, сощурив глаза, посмотрел вперед и соскочил на песок. Ноги пока ещё держали, а птица, «с общей судьбой», высоко-высоко над головой крикнула еще раз, теперь уже не в лесу – она летела куда-то на запад, почти домой. А впереди был он самый - фиолетовый, густой и подернутый ядовитой злобно-зеленоватой дымкой этот пятнистый лес, старый, бамбуковый, и в «той» заброшенной деревушке на склоне горы напротив – жалкие лачуги с подслеповатыми окнами, крытыми промокшим от влаги серым гнилым тростником с такими же слепыми окнами крестьянских дымящихся очагов – худые недобродетельные люди стали готовится к скудному ужину, а потом к столь же неспокойному сну, брату внезапной смерти.
Яданлай снял притороченную к арабскому седлу тощую тёмно-красную котомку, снова слегка сузил и без того ставшие почти щелочками от нечеловеческой жары глаза, намотал уздечку на луку и не сильно, но очень резко хлопнул Алахая крупу. Она где-то здесь, «кудесница судеб, великая Кутаб». Говорят, ей триста лет почти.Посмотрим. Врут, наверное, как всегда. Все всегда всюду врут. Мы такие, люди. А впрочем, падают они все одинаково – чародеи и нет. Раз, и всё. Но первым нельзя, нельзя первым, это грех. Всегда надо ждать второй удар. Даже если он - первый. Второй.
Яданлай вытер пальцы о сухую выжженную солнцем траву, вложил в рот и громко свистнул. Алахай уходить не хотел. Он стоял неподвижно, как соляной столб – в этих горах есть такие, говорят, что это всё замороженные заклинаниями давно-давно люди – и смотрел на него почти человеческими глазами. Из которых почти лились слёзы.
- На смерть иду, Алахай, - сказал негромко Яданлай. – Братишка, иди. Не надо тебе со мной, не суйся. А даже если и выиграю, всё равно тебя потом оттуда уносить. Давай. Увидимся в следующей жизни.
Он потрепал коня по гриве и повернулся лицом к ущелью.
- Прости, если что не так.
И вошёл в чёрный лес.
6.
У художника кисть мягкая, может ходить куда угодно, но руку надо держать прямо, а для этого нужно выпрямить сердце. Так и с мечом. Почему все учат формы? В форме привлекает какое-то место, ради этого и учишь, а потом приобрел технику, а «это» - ушло. Всё, потерял. И хоть ты что. А как потерял – голова с плеч. Враг тебе веревки кривым ножом разрезать не будет, только мама. Он им вырежет твоё сердце, еще дымящееся, и быстро съест. А труп твой потом сожжёт и пепел съест тоже. Или размажет по лицу, вот так.
Потрескавшиеся губы Яданлая раздвинулись в страшноватой улыбке. Лес становился всё более густым, но тропинка шла чётко – только вперёд.
Он представил, как это будет. И кто его сможет один на один победить. И на двое тоже. Бред. А убьют, пусть, всё равно конец будет когда-то, трус умирает тысячу раз, герой один. Головы-то у него все равно в этот момент не будет. В этом краю всем чужим рубят головы, всем. Обычай такой, уже триста лет. Или пятьсот, это точно. Без головы, правда, тоже можно нанести удар, но - один. И, если честно, наверное, промахнёшься.
Выходит, победить Демоницу можно только очищением собственной души? Выхолит, так. Во как. А как очиститься, должна рассказать горная дева, чародейка эта. Не расскажет, пусть пеняет. В бою нет женщин и мужчин, в бою все равны.
Но первым нельзя, ни с женщиной, ни с мужчиной, грех это - первым. Большой грех.
Яданлай остановился. Деревня была видна, как на ладони у Будды.
Все равно. Если надо, он может неделю не пить и не есть, если надо, и почти не дышать. Но сейчас даже это неважно.
Он зажмурил глаза, стараясь войти в сознание Демоницы. Не пускает. Ладно, потом.
7.
«…Демоница способна распознавать людей, которые скоро умрут. За шесть месяцев до этого, хорошенько их распознав, она берет их сердце и ест. Поступает так она потому что в человеческом теле есть нечто желтое, именно его древние аскеты-архаты называли «желтое человека», подобно тому, как «желтое коровы» есть то, что содержится и в молоке, и в масле, и в сыре, выдержанный сыр ведь всегда жёлтый.
Те кто это «жёлтое» съест, способны к величайшим магическим достижениям. Ничто не мешает им двигаться по воде, аки посуху, по воздуху, аки во сне, слышат оне и видят все на небе и на земле, и знают прошлое и будущее, и присное. Оне могут получать всё, что им пожелается, и полностью властвовать над любым человеком, явлением или светилом, аки Солнце и Луна. Тех же, кто чувствует к ним отвращение, они заставляют испытывать самые всевозможные муки и болезни, от которых те скоро и умирают.»
Вон, у него уже год болит голова, отпускает только в сумерки. Как проходят эти двадцать минут, и вечер опускается на плоские крыши, начинается опять - то отпустит, то схватит. А ночью после этого часто снится лягушка, которая ждет, когда ты умрешь, чтобы тебя съесть. И иногда – гигантский паук. Императорский лекарь сказал, таких пауков не бывает, больше человека ростом. Что он понимает в медицине и колдовстве? Это здесь, в нашем мире, не бывает. А в параллельных? Там может быть все. Стихи ведь тоже можно писать так, как нельзя.
«…но посредством этого искусства Она не может убивать. Распознав людей, которые через шесть месяцев умрут, Она своими чудесными силами овладевает их сердцем. Забрав таким образом их сердце, Она мгновенно заменяет его неким другим предметом, в результате чего человек сразу не умирает, а живёт и частично или полностью подвластен Ея воли, когда же настает предопределенный момент его встречи с самим Духом смерти, он внезапно гибнет, загадочно и трагически.»
Да, подумал Яданлай. Тропинка начинала спускаться вниз и потянуло сыростью. Где-то впереди то самое кладбище, потом болото и пруд, потом её дом. Деревню монах сказал обходить стороной. Здесь вообще обычному человеку жить нельзя, ни в коем случае.
Духу смерти ведь безразлично, сколько у тебя жён. Или муската с имбирем. Или серебряных слитков и яшмы. Или личных стражников. Как придёт, тогда уже поздно. Как с пустыми карманами пришел, так и уйдешь. И либо ввергнешься, в нижние миры, либо вознесёшься. Как змея в бамбуковой корзине, или вверх иди вниз. Только так.
«…надобно знать, что в сердце живых существ имеется семь крупинок белого нефрита в форме прозрачных и святящихся капель небесной росы, которые находятся в плоском круге о восьми очень нежных лепестках. Когда Демоница начинает их есть, через шесть месяцев жизнь данного живого существа кончается. До момента, когда она начинает это делать, ещё может помочь специальный изгоняющий ритуал, выкупая у Неё этих несчастных женщин и мужчин, но когда Она уже съела их пять или шесть, даже силы всех Просветлённых не могут отсрочить их кончину.»
Яданлай остановился, чтобы перевести дух. Странно, пора уже прийти вечерней заре, а всё ещё светло. Ну и места. Чудно. Жить мне осталось где-то две недели, подумал он. Такую палочку он тогда вытащил в Самшитовом храме в столице, монах даже растолковывать не хотел.
«…в таком случае надо пойти в Чёрный лес и поклониться там Богу кладбища, сделав большое подношение. Вот что в таком случае следует глубоко обдумать…»
К востоку от этой деревни есть лес, именуемый «Лес Трупов», так сказал монах. Великий Черный Бог-дух всегда странствует по нему ночью вместе с бесчисленными ночными демонами. Значит, Чародейка и Демоница совсем рядом. Чудно.
«Свита его обладает великой сверхъестественной мощью и множеством редкостных сокровищ. Также они имеют средство, скрывающее внешний облик, и святые пилюли долголетия. Они движутся всегда по воздуху и в час Мыши, с одиннадцати вечера до часу ночи, бойко торгуют с теми, кто хочет их секретов, взамен беря только свежие плоть и кровь. Они требуют сперва пообещать им определенную м а с с у, и только потом дают свои чудодейственные средства и прочие другие предметы. Людям, желающим пойти на это, обязательно сначала надо защитить свое тело с помощью священных чар, и лишь потом пытаться производить такие обмены, ибо мы не знаем, кто находится вокруг нас и почему.»
Яданлай левой рукой взял в кулак свою подвешенную на шее прямо против сердца серебряную коробочку. На потемневшем от времени и пота металле все же еще читался древний знак «счастье». Внутри были святые мощи «шарира». Это как туннель в другой мир, они живые – могут рождать друг друга, и если прилежен в молитве, будут увеличиваться в размере, расти или даже удваиваться. Это как лаз к святости. А вот если встретишь врага и если ударишь первым, они исчезнут – уйдут домой, или расколются в пыль.
Перед отъездом он, зажав рот рукой, чтобы свои нечистым дыханием случайно не осквернить, раскрывал, смотрел - были на месте. Шесть цветов – белый, красный, голубой, желтый , зеленый, и тайный - черный. Прямо по количеству лотосов в твоём теле, шарики божества. И, вроде, не раскололись. Пока.
«…и если кто-то не защитится священной силой, то у тех те демоны и духи, скрыв свой внешний облик, похитят плоть и кровь, которых в результате будет становится все меньше и меньше.»
Яданлай потрогал своё тело - ничего лишнего, только боевые, живые, гремучие, как аргентум, мышцы. И гибкие кости. Мышцы не слишком большие, слишком большими они быть не должны, будешь медленным. Но выставленные, часами и часами работы. А вот кости начали стареть, и связки тоже, уже не то. Уже. Но всё это неважно сейчас, важно найти её и спросить. Это обязательно надо сделать.
А силы, да, стали уходить - какая-то все время слабость. Как будто съел бес-траву. Или там куриного зелья - всё время тянет в сон. А как закроешь глаза, проваливаешься в какую-то черную дыру, и снится, что играешь на барабане или рвёшь с дерева спелые наливные золотые яблоки. А когда приходит такой сон, значит – скоро всё, надо уходит – проявленный сон. И ничего не спасёт.
«…сколько они берут, на столько становится у человека меньше плоти и крови, и поскольку они никак не предназначают этот объем плоти и крови в качестве платы за выполнение согласованного договора, то в конце концов забирают у человека их всю, и те люди, так и не обеспечив заранее всей обещанной массы своего тела, потом не могут получить ничего взамен.»
И энергия рассеивается все больше и больше. Но ноги пока гнутся, сжимаются алмазные кулаки.
«…те же, кто применил священную силу сутр, могут меняться и получают драгоценные раковины, волшебную киноварь, пилюли от лис-оборотней, секреты дыхания и прочее. Тогда всё, что они делают, осуществляется в полном согласии со всеми их желаниями. Но помните, что если хотите почтить этих демонов-духов, может сгодится только кровь и плоть живых людей.»
Своей крови у меняя уже нет, подумал Яданлай. Император подносит мертвых детей. А я – поднесу Демоницу. Убью ее, разрублю на куски, принесу её теплое тело в «Лес трупов» и отдам Чёрному богу, а взамен попрошу у жизнь, свою. Пусть он сам разорвёт то, что он неё осталось на десять тысяч частей - за то, что она научила людей убивать. Она ведь теперь тоже не ждет пол года. Увидит в своём злом сосредоточении чьё-нибудь лицо, войдёт кому-нибудь в грудь, и всё, наутро тот человек, или ребенок, больше не проснётся никогда. За год примерно восемь тысяч смертей, только у нас. Уже дороги опустели все, покрылись вереском, кто поедет в наш проклятый край торговать. Даже хитрые фиолетовые арабы и то обходят его за тысячу ли стороной.
«…Бог кладбища же обладает великой силой и покровительствует людям, поступки которых храбры и свирепы. Что же касается сражений, поединков и подобных вещей, то встретившиеся с ним лично всегда одержат любую победу. Вот почему говорят, что Великий Черный Бог-Дух - это дух мечей, сражений, побед и ристалищ.»
Монах говорил, он также часто бывает на диких чёрных болотах где-нибудь на краю Поднебесной, почти сказал вслух Яданлай. Губы его опять расплылись в чём-то наподобие улыбки.
Об этом говорил Учитель - единственный на свете, кого он любил и по-настоящему слушал. Но Учитель сейчас не на Земле, он ушёл. Не захотел больше здесь оставаться, пваит своё сердце.
«…И если встретишь Её, то молиться бесполезно, ибо звуки молитв, о, воины, следует понимать в сравнении с эхом - немудрые люди думают, что оно реально, мудрые же, поразмыслив умом, понимают, что звуки эти не созданы людьми, а всего лишь повторные звуки эха, постоянно обманывающие человеческие уши. Ибо когда кто-то что-то говорит, во рту и в горле у него или у неё ходит ветер, возвращается и выходит, достигая пупка. Когда же раздается это эхо, от горных вершин нашего тела оно затрагивает семь мест – сознание, зубы, губы, язык, горло, грудь, однако, потом отступает, и именно это в миру профаны называется «речами и словами». Святые же и зрячие посредством всевозможных бессчетных звуков обретают постижение будущего, прошлого и присного, и по причине всеобщей Пустоты и чистоты основы самого языка, способны единым звуком проникнуть в любую часть мира в нашей душе. И если встретишь Ея, не надо нам молиться, так как язык наш идет от каналов и тоже есть ложный образ. Внутренние меридианы тела, пересекаясь и завязываясь в узелки, образуют знаки, и дрожа, образую язык. Если очистить их и развязать, язык вернется к своей основе и тоже очиститься. Письмена же наши - это отражение узлов каналов вовне, поэтому разные оне у всех племён. У нас оне есмь иероглифы, у диких тангутов - вязь серединная, у моголов сверху вниз, так им видится мир, у воинов с юга, однако, сверху - черточки, внизу – буковки, у варваров русых, с севера пришедших – странные руны. Ибо внутри у нас всех разныя узды и разная геометрия. Однако, отроки моя, кривой и длинный меч объединяет всех, и нет в искусстве воинском своих и пришлых. Меч входит, меч выходит, входит и выходит меч. Ибо он есть металл и стихия огня. И посему очищайте себя день и ночь, день и ночь.»
Выходит, победить Демоницу он может. Выходит, так.
8.
И всё же, смогу я её победить или нет, думал он, поднимаясь по заросшей красными абрикосами узенькой тропинке, теперь уже вверх, ещё не факт.
Тропинка петляла, уходя вверх, и отвесы тёсных сиренево-синих скал по обеим краям дороги под тусклым жёлтым небом удивительно странно сочетались с этими красными деревьями, как будто шли им помогать. Деревья были бордовые, корявые и почти без листвы, но на ощупь кора их почему-то была удивительно мягкой.
Сине-зеленая бес-трава же, по вторникам и четвергам всегда отчётливо пахшая жареным кунжутом, по краям этой едва различимой тропки рельефно и чётко обрамлял крутой подъём, совсем, как рассыпанные по снегу небрежно смоченные маслом длинные волосы какой-нибудь красавицы-горянки, необычно оттеняя фарфоровую белизну нефритовой кожу здешних придорожных камней.
Подъём, однако, становился всё круче и круче, и всё же пришедшее с опозданием на час марево от закатных теней ветвей абрикосовых и сливовых деревьев было видно удивительно ясно, подобно гальке в чистой воде, а вот остальное постепенно начинали слизывать языки пыли, поднимающиеся от теперь уже тяжёлых шагов Яданлая.
Яданлай резким движением головы откинул со лба длинные спутавшиеся волосы и достал из котомки немного жёлтого плода боломИ. Горло пересохло совсем, и это было необходимо.
Интересно, у этой ведьмы есть плиточный чай или нет, подумал он. У него он уже почти кончился. Осталось цяня три.
Тропика так же внезапно кончилась и он наконец увидел кладбище. Яданлай погрузился в холодный и теперь уже полностью могильный поток воздуха, который сразу снял с него напряжение и почти вернул боевой задор.
«И если буду прав я вечно, то, хоть один перед толпою, что обнажила щит и мЕчи, не скрою голову, не скрою…»
Да, тут так, «или он, или ты», по другому не получится. Но нельзя первым, первым – нельзя, только вторым, ибо первым – это грех.
Но долго так стоять вредно для ци. Яданлай поправил повязку на голове. Значит, все верно. Теперь, как сказал монах, налево, между двух гор из трупной сажи и пепла, потом будет какая-то хижина с вмазанными в красные глиняные стены чёрными от времени черепами и всё, почти там. Говорят, она любит «ветер и луну», мирские удовольствия, любовные ласки. Врут, наверное. Всегда всё врут. Но про красоту нет, конечно. Вон, прекрасная Си Ши тоже была дочерью дровосека, и что?
Яданлай быстро обогнул кладбище с полу раскопанными могилами, стараясь не смотреть на пожелтевшие от дождей кости. Наверное, дикие собаки. Или лисы. Всё равно это.
Скоро праздник Цин Мин, надо будет за них помолиться, за всех. Спеши, Яданлай, спеши, времени совсем немного. Совсем.
9.
Настоящий воин по одному углу может увидеть весь квадрат. И даже больше. Это мужские игры. А вот и дом. Да, Яданлай ожидал увидеть что-нибудь посолиднее. Хибара – она хибара и есть, разве что побольше, чем в этой забытой всеми богами деревне. И смотреть не на что – слепой глиняный перекос. Вот ему точно лет триста. Может быть. Триста пятьдесят. Теперь так не строят, никогда. Теперь всё на сваях. Если у болота. А вот и оно само. Точно, как монах предсказал. Даже цвет. Даже настроение – болото это какое-то сердитое, злое. Даже не злое, наверное, а гневное. Как будто его изнутри подогревают. И спасения нет. Хотя. Если говорить по правде – наше спасение – в наших руках.
Яданлай поправил повязку. Интересно. В этих краях хоть когда-нибудь бывает прохладно? Зимой? Зимой, говорят, здесь минус сорок. А то пятьдесят. Если пройдёшь по нужде, по малой, надо. Чтобы кто-то рядом с чайником стоял, в меховом футляре – лил на гордость твою, если что. А то не долетит. Вот такие дела. И края тоже - такие. Но сейчас это неважно, нужно идти вперёд. Слишком много детей умирает во сне, слишком много. Если не я, то некому. Агилай бы мог, но он в Тибете сейчас и неизвестно, где. Как старый парус – плывет, куда дует ветер, золотой. Кунг фу у него хорошее, настоящее, боевое. Без дураков. Но слишком любит золотой блеск. И потому бежит вперёд. А настоящий воин вперёд не бежит, он отступает. Лучший бой – это не начатый бой. Настоящий воин смотрит только вниз. В воду. Вот, например, в болото это чёрное-чёрное. Ибо вся суть – отражение неба - видна
только в воде. А когда отступать уже больше некуда, и весь свой рис ты уже посадил, и шёл только назад, и всходы свои и побеги нежные, тонкие не потоптал, и в воду смотрел, и рис твой взошёл, таинственный – подними глаза. И окажется, что ты - впереди всех. Так учил отец. И дядя учил тоже так, а дядя пьяный сражался круче, чем трезвый. И учитель. Учителя вообще никто никогда не побеждал, ни разу в жизни.
И он всегда делал так. И поэтому его звали – Яданлай. «Не знающий поражений». Или, если на их родном горском диалекте -– «Сто сражений, сто побед». И он – побеждал.
(Продолжение следует)
|
|
| –> |
|
|
| Автор: Поляк - 12-Jul-09 01:45 |
| (подпись) -> |
|
|
|
