МАРТ
Их палаты были на разных этажах: Вилли мучился на 5-ом, Моника – на 2-ом. Изредка они пересекались – все-таки среди лиц опечаленного возраста они приятно и терпко выделялись явственной свежестью чувств и нравов; но истинным посредником единения стал анамнез: его безапелляционная холодность стремительно подтянула их друг к другу и поставила жирную точку на прошлом; Моника выразилась гораздо сочнее: «На нас обвалилась лавина слоновьего помета – и нам не выкарабкаться из-под этого говна». Да и будущее тоже синхронизировалось, практически без обсуждений и сомнений - надо делать ноги из данного богоугодного заведения. Но это стало лишь предисловием их спонтанного решения – гибкий, излишне подвижный язычок Моники завлек ещё небольшую группу товарок, чрезмерно возбудившихся идефикс неугомонной пифии. Однако к решительному старту одиссеи практически все они, уже переболев (теоретически) фантазиями в стиле «да гори оно всё синим пламенем», остепенились и с разного рода причинами (очень вескими, само собой) решительно остыли. Все кроме Марты, которая быстро и отчаянно запрыгнула в их карету (не скорой помощи, а дерзости) и почти без раскачки стала не пассажиром, а возничим.
- Само провидение привело меня к вам,- очень серьезно сообщила она им во время крайнего разговора о времени и дороге. – Вот и Март подошел – это ли не знак для Марты – ждать нечего, вперед. Решили не заниматься официозной галиматьей, а просто выйти по-простому, а там «будет что будет»; была правда небольшая трудность – отсутствие денег (относительное): на троих сложилось около 400 евро наличными и карта Марты с 879 евро, соответственно. К тому же подвернулся автомобиль, где плохо ухоженный хозяином брелок с ключами в барсетке случайно прихватила Моника на своем этаже рядом с Вип-палатой, куда, видимо, и явился посетитель или посетители. Короче, времени на умные решения не было - единственным тормозом оказался сам автомобиль – это был Мазерати представительского класса и у Вилли возникли некие сомнения по управлению и, особенно, по возможному Touch-ID включения зажигания; но страхи улетучились после первых километров (система распознавания была выключена и управление стало для него приятной неожиданностью). Коротким, но бурным совещанием решили двигать на юг сапожка – ранняя весна указала направление без обиняков. В Гамбурге (первый крупный город маршрута) Марта указала точку для парковки – на ратушной площади и отправилась в ТЦ, где приобрела им цивильную одежду в цоколе здания (на распродаже).
– Хорошо, что ты мне купила более-менее удобоваримый блейзер, и я не буду выглядеть клоуном, выходящим из Maserati Levante; нам надо срочно сменить автомобиль – предпочтительно на меньший и не такой яркий, в смысле его стоимости.
Не успел Вилли закончить предложение, как Марта сообщила им о надежных друзьях, проживающих под Мюнхеном и могущих произвести любой шахер-махер в мгновение ока. С Александром (одним из них) ещё недавно её связывали высокие романтические отношения, не подпорченные даже их расставанием. Через пять часов они предстали пред очами Александра – голодные и злые – Вилли гнал не останавливаясь, предполагая вскорости заиметь болезненные шероховатости, которые он предчувствовал задним местом, а оно его никогда не подводило. Сдав машину, они крепко по-баварски перекусили, игнорируя предписания врачей, но на исходе пира возник, словно апокалипсическая Кассандра, Александр. Он просканировал автомобиль на электронику и прочие нагульные мелочи, и его краткий жестокий приговор прозвучал совершенно конкретно:
- Стоял маячок, почему-то включился с двухчасовой задержкой, если бы сразу, то вас бы здесь не было, в скрытой нише под бензобаком крутейший на сей час крэк – ФорЗож, стоимостью за 10 лимонов; я связался по закрытой линии – по-быстрому купят за 4; 2 – мне, 2 – вам. Маячок я вывез на стоянку фур и подбросил в отъезжающую. Но времени у нас обрез, надо делать ноги в течение часа – подключат IT специалистов – весь маршрут будет до метра. Вы меня поняли? Ты врубаешься Марта, почему я так нежно забочусь о вас? Причем, разные сентиментальные сопли не включай. Нам надо обрезать все наши контакты в конец; можно, конечно, иначе… Вилли поначалу набычился, но после обработки девиц успокоился, хотя совсем другие мысли его успокоили: «чего торговаться – жить непонятно, сколько осталось; там деньги не понадобятся». Через два часа Александр вручил им деньги: часть наличными, часть двумя картами VISA и подогнал скромный фольксваген; отъехали они не прощаясь, но уже на первом километре взмолилась Моника – она мечтала всю жизнь пройтись по знаменитой пешеходной улице Таль, а после скептического мнения Вилли всё же женское начало возобладало и победило; к тому же наличие денег возбуждало в них новые горячечные желания. Машину оставили на гигантской стоянке площади и двинулись по многолюдному ярмарочному пути. За три часа одиссеи они насытились прекрасными григорианскими хоралами в Соборе Святого Михаила в исполнении младшего хора капеллы; Марта и Моника в помпезно-безумном по ценнику бутике оторвали себе гардеробные излишества, на Мариенплац скоро и дорого перекусили, затем на Одеонплатц восхитились россыпью цветников, закрывающих зиму окончательно. Во время всей этой вакханалии удовольствий Вилли пытался их собрать в твердый комочек, дабы сие перманентное блаженство не закончилось крахом; и Марта, в конце концов, прочувствовала серьезность его намеков; к тому же у Вилли разыгралась его поджелудочная: и это был первый признак кризисной ситуации /как он сказал: «она всегда (железа) предугадывает мои будущие проблемы»/. И когда они вернулись в район стоянки, то решили – по настоянию Марты - отпустить её одну к автомобилю, а Вилли и Моника зашли в ближайшее кафе выпить кофе – это Моника и подлечиться минеральной водой – это Вилли. Марта вернулась нескоро, и они довольно сильно напряглись к её приходу. Её пунцово-бледный вид о многом рассказал ещё до её жаркого монолога. Сразу же она предложила делать ноги и, причем, с олимпийской скоростью, а не с олимпийским спокойствием; дальше несколько безалаберно, но пылко Марта рассказала о своем подвиге, несколько ирреальном и все равно героическом: «она уже на подступах к стоянке учуяла странное, вроде бы беспричинное, беспокойство, переходящее в страх, с каждой секундой, по мере движения, все более черный инфернальный ужас поглощал её; и вот на кончике оголенного нерва её пробила пронзительная картина, практически наяву, в которой она подходит к машине, открывает её, и тут же оказывается между двумя амбалами и с кляпом во рту, через паузу её начинают страшно мучить, пытать – от этого видения она теряет на мгновение сознание, но не падает, а словно зомби, не владея собственной волей, разворачивается и в она здесь». Тут у Моники начинается тихая истерика, куда более непредсказуемая, чем бурная, эмоциональная, а Вилли с трудом гасит женский коллективный припадок, убеждая всех, в том числе и себя, в необоснованности опасений. Дальше он уводит их подальше – в собор, где оставляет девушек под минорные звуки оратории Баха страсти по Матфею, а сам возвращается назад. Прошло 3 часа; девушки до такой степени успокоились, что потеряли ощущение времени. И когда он вернулся – поначалу они его не узнали - Вилли кардинально преобразился: вместо постриженного почти наголо молодца перед ними стоял хиппиподобный агнец в соответствующей обновке; единственным атрибутом прошлого был несессер, который он извлек из тщательно свернутого пакета.
- Я договорился с менеджером польской тур группы – мы едем в Италию через Австрию, выезд в 20.00.
- Как договорился? Уточнила Марта, Моника же находилась в каком-то блаженном состоянии и выходить из него не собиралась.
- Он не смог отказаться. Вам тоже надо изменить свой облик, я взял набор париков, сходите в туалет и подберите себе по вкусу.
– Ну почему нас не оставят в покое, сколько это будет продолжаться? Наконец-то вернулась из нирваны Моника, но Вилли объяснил, ей в частности, что помимо криминального порошка (капитала) они нарушили своеобразный кодекс чести данного сообщества: какие-то лохи сумели их – пусть даже случайно – кинуть особо циничным образом – без перестрелки и активного воздействия; и теперь у них мотив двойной – не просто возврат бабла, а жесткое наказание виновных и, судя по результатам, они Александра уже приказали.
– Так что ноги в руки и бежать.
Глубоко ночью на севере Италии в одном из скромных благопристойных отелей Вилли и Компания остановились на ночлег; и хотя проезд был с большим запасом оплачен, им пришлось свой номер оплатить отдельно – количество забронированных мест было четким, а они проходили в качестве случайного довеска. Ещё, кстати, за люксовый номер с двумя комнатами хозяин потребовал оплаты картой, невнятно объяснив это придирками налоговой службы. Потом наступил отдых, без кошмарных сновидений, под трогательное психотерапевтическое журчание горной речки, создающей особую атмосферу альпийской деревни. В Вероне, несмотря на уморительные просьбы Моники посетить дом Джульетты, они скромно, по-английски, удалились от группы. Вилли не хотелось нагнетать, и он мягко тихо подал девушкам их будущую диспозицию; живо, без проволочек, они сели на скоростной поезд и через полтора часа были во Флоренции; там остановились рядом с вокзалом в знаковом для Вилли отеле «Донателло». Их скромное уютное пристанище располагалось около небольшого цветущего скверика и в 10 минутах пешего хода до Пьяцце дель Дуомо. Вилли помнил и маршрут, и попутчицу, и тот юношеский задор, с которым он осваивал Италию. И конечные слова произнесенные подругой после возвращения: «Что может быть лучше поездки в Италию – только следующая…» В поезде они плотно поели и в гостинице только бегло подретушировали гастрономическую карту дня: кофе с пирожными, фрукты, тосканское вино для дам и 100 грамм водки для Вилли. Однако, выйдя из бара в холл, с ними чуть не произошел внезапный казус, лишь мгновенная реакция Вилли разрядила возможное напряжение. По телевизору шла новостная программа с комментариями, аналитикой и другим засоряющим нормальное сознание шлаком, но! вдруг появился тот самый автобус, на котором они благополучно переместились недавно и под рубрикой «breaking news» пошел темпераментный эксклюзивный материал, естественно, на итальянском и хотя в легкую его понимал только Вилли, Моника взорвалась истерическим всхлипом. На экране были в смерть перепуганные туристы и плотно уложенный на носилки гид. Вилли все же ухватил главный посыл репортажа: автобус в разветвлении улиц Местре – это предместье Венеции – был остановлен группой вооруженных людей; они жестко побеседовали с пассажирами, в результате чего гид стал предметом огромного интереса этих отморозков. А слегка заинтригованному администратору (на бурное излияние Моники) Вилли дал исчерпывающе краткое разъяснение, мол «Enfant terriblе». И все же захотелось каким-то образом выскочить из этого морока и «выдающаяся любительница» живописи Марта предложила Уффици, на что Моника критически отозвалась: «Лучше в галерею Питти, ведь там собрано уникальная коллекция для эстетов, а твоя Уффици – большая галочка в повседневном туре». Вилли устраивала любая инициатива, уводящая вдаль от сиюминутности и он охотно присоединился. – И там побываем, ты не сомневайся, Моника.
Они недолго были в музее – только зал Боттичелли их действительно увлек, прежде всего – доминантной моделью художника (а заодно и его любовницей), изображенной на его главных полотнах – поспорив о ней, девушки посчитали культурную программу избыточной и попросились на волю. На первом этаже Вилли забрал рюкзачок из сейфа-хранилища, и они направились к выходу, но перед самыми дверьми с Моникой случился приступ, подобный баварскому, и она сквозь еле сдерживаемые крики и шепоты заставила их развернуться; они опять поднялись на второй этаж и, выглянув в окно, она нехорошо вытянула указательный палец в направлении двух девиц, небрежно сидящих на парапете.
– Это они! И я почему-то чувствую этих тварей внутри себя – это как наваждение. Присмотревшись, невдалеке обнаружили группу ликвидных мужчин лапидарной наружности, сидящих на открытой веранде претенциозного кафе – между ними и девицами заметна была четкая и в тоже время не броская связь. Дальше события развивались почти гротескно: Вилли достал из рюкзака пачку купюр и, увидев первого из работников (в форменной одежде – оказался электрик), предложил ему за 20.000 евро вывести их незаметно и подальше из этого храма искусств. Скорость реакции специалиста стала для них приятной неожиданностью: в течение 10 минут он провел их через служебную лестницу на второй этаж, потом сквозь череду темных, глухих анфилад подвел к двери, открыл её, дал им красивый фигурный ключ, показал направление и сказал: «этим ключом отомкнете дверь, закроете её, ключ потом выкиньте, вы окажетесь в Палаццо Питти, спуститесь в сады Бобола и выйдите из любого приглянувшегося вам выхода»; после этих наставлений он закрыл дверь изнутри, а хронические пилигримы устремились к цели. На редкость порядочные люди за время их странствия попадались им постоянно (за соответствующую мзду, конечно); в конце концов, они оказались в этих самых садах и даже успели кое-что узреть там, Марта, в частности, осталась в полном восторге от скульптуры толстяка верхом на черепахе. В этот самый момент Вилли осенила мысль, давно рвущаяся наружу:
– В глушь, вдаль от центра… я полный идиот, только сейчас сообразил, как они нас вычисляют - по карте; у них не только специалисты мокрых дел (этих мы видели), но и айтишники само собой имеются; вопрос только один – он сдал обе карты или одну, но надо отскочить, а потом я проверю. Из Флоренции они выбрались на такси – цена вопроса Вилли не смутила, но водитель имел лицензию ограниченную Римом и потому, и поэтому (а у Вилли ещё были рисковые и загадочные идеи) промежуточным финишем был определен вечный город; к тому же в процессе общения Рикардо помог им с ночлегом: его кузина содержала дешевенький хостел около дворца Барберини на via Giardini и для особых гостей у неё имелся номер повышенного класса; позвонив ей, он получил скорый положительный ответ и предварительный траверс был определен. Два дня, впервые за время оно, они наслаждались покоем и Римом, особенно он поглотил Монику – это было её первое свидание с вечным городом и ей показалось, будто любовь с ним будет взаимной. Но гладко было лишь на бумаге, то бишь в голове, а потом пошли… Через два часа после ухода на прогулку Моники раздался неожиданный звонок с её телефона (Вилли выбросил все крутые смартфоны и купил древние мобильники Nokia Classic), который ничего благоприятного не предвещал. Моника не успела ничего сказать, послышались невнятные звуки, шуршание и всё. Через 5 минут пара была на улице, через час на другом конце большого Рима – даже не самого города, а дальнего предместья; правда с новой легкой проблемой - ею стал громоздкий баул на колесиках, наполненный наличными (таких трудностей, да побольше), снятыми Вилли с дырявой карты – её он с радостью и облегчением выкинул. Совсем недолго пришлось ждать и традиционного, как свиная рулька на пивном фестивале, звонка с угрозами и сладкими обещаниями, с включением Моники, забито шепчущей какие-то слова, со временем сначала сжатым до беспредела, потом отпущенным по чуть-чуть, видимо для создания ощущения собственного волеизъявления, с бурными циклическими взрывами Марты то в одну, то в другую стороны, с хаотичным коллапсом полной безысходности, так не вовремя настигшим Вилли. И когда интервал между явью и бредом достиг своего пограничного состояния к Марте невзначай и с неким ужасом воскрешения вернулось предощущение возможного перехода от мертвого к живому. Но для распускания бутончика нужен был живительный впрыск и он явился; сидя в баре и потребляя некую субстанцию она привлекла внимание мужчины средних лет, мягко говоря, рубленой конструкции, а если точнее – звероподобной; но после того как он недолго насладившись её печальным журчанием о несчастной жизни одной рукой обхватил её талию, а другую - нежно и тяжело положил на бедро она вновь налилась теми соками естества, которые весь последний год непрерывно истончались. Ушли они очень быстро, а вернулась Марта к полудню следующего дня, расхристанная до основания, на тяжелых ногах и с мерцающими забытым сиянием глазами. Антонио, как и свойственно подобным людям, был немногословен, он снова спросил Марту о подруге, выслушал девушку ни разу не перебив; Марта в свою очередь рассказала ему всё без утайки, забыв лишь упомянуть некие детали о деньгах. Через час к ним зашел Антонио, он забрал телефон у Вилли, на его попытку возразить не ответил – только хмыкнул себе под нос и предложил Марте немедленно собрать вещи и вернуться в их номер. Единственным внятным сообщением от него были слова о том, чтобы они сидели как мышки и не рыпались. Дальнейшее запомнилось им навсегда: они бродили по зеленым окрестностям, говорили ни о чем, возвращались в отель перекусить, ожидали новостей и опасались их; уже поздним вечером подъехали две машины, из одной вырос Антонио с Моникой и её вид оказался гораздо приличнее ожидаемого. Антонио ничего не сказав ушел, а Моника с ошалевшей улыбкой, в которой было намного больше невнятности, чем радости, бросилась к ним и лишь через десять минут зашлась в истерике. И только на следующий день, Моника собрала в пучок мысли и где-то невнятно, где-то судорожно рассказала о пережитых двух днях – её несостоявшейся, слава богу, Голгофы. На вокзале Термини она оказалась не случайно: ей захотелось проводить, хотя бы понарошку поезд в Германию - она не знает почему?.. но очень, очень захотелось прикоснуться, пусть взглядом на отходящий северный экспресс. Кто же знал, что они – эти твари дежурили там тоже. Повязали её сразу (ещё до отправления поезда). Не били, не пытали, догадались, что съедете сразу; телефон отдала с лету, спрашивали о деньгах, сказала, мол, не знаю, где держишь, смеялись сильно, спросили, есть ли ещё карточка, соврала - ничего не знаю (сильно боялась, в тот момент); отвезли в какой-то домик, похожий то ли на сарай, то ли на склад автозапчастей; компания все та же, только 2 итальянца появились, но каких-то не итальянских – блондинистых и голубоглазых – и один ко мне клинья подбивать начал; затем приехали ваши громилы (я не видела – только слышала); был ор, потом тихий разговор, опять вопли – потом автоматная очередь и после неё почти сразу пришли за мной; да ещё там все время произносили какое-то слово или название – типа рагета или драгетта – я плохо разобрала, но они его, ваши приехавшие, грозно так выкрикивали; когда меня выводили – увидела нескольких моих тюремщиков, валяющихся в крови на полу, кажется, живых – только раненных, а потом уже ничего интересного и не было, и вот я с вами снова. Теперь вы должны мне рассказать о таком счастье и как оно нам привалило. И Вилли, в свою очередь, выложил Монике не только порядок действий (гораздо более заурядных), но и собственную интерпретацию событий, где основной упор был направлен на Марту и на её скоропостижное любовное приключение, которое в итоге и спасло Монику. Моника оживилась и потребовала у Марты подробностей, причем со всеми скабрезными деталями, так как без прекрасных частностей живой любви никакого ответного подарка ждать не пришлось бы. Марта скромно и без всякого кокетства все объяснила простым жестом из лексики немых – ударив несколько раз ладонью правой руки по верхней закругленной части кулака левой, присовокупив к сему фразу: «Очень соскучилась по жесткому мужскому началу».
Итак, подошла к своему финальному пределу их не только локальная, но и глобальная попытка к бегству – с довольно неожиданным хэппи-эндом. Благодаря Марте, Вилли с Моникой получили свою толику безопасности: Антонио вывез их на родину – в Калабрию, в местечко неподалеку от Сапри во внешне архаичное необыкновенно цельное в своей южной идентичности поселение, которое по многим признакам так жило многие столетия, а все бонусы современности существовали здесь сами по себе, не ломая, не перекрывая естественной основательности старины. Наконец-то закончился Март, и южное веселое солнце оказалось очень кстати для их подорванных нервов, для испакощенных медициной организмов. И если женщины находились и до одиссеи в относительно живом состоянии, то Вилли последний раз принимал лекарства в Германии, а в Италии он незаметно, но верно забыл про монографию своих рецептов и, плюнув с высокой (пизанской) колокольни на конечность собственной истории (ведь она приходит за всеми в положенное время), вздохнул и стал жить в полную. Только сияющий великолепной светоотдачей череп иногда напоминал ему о времени и о судьбе.
- Всё, и это конец такой? Тут и счастливое излечение, непонятно – по воле божьей или понтифика, что на самом деле одно и тоже, тут и абсолютно стерильное (в смысле секса) повествование и вдруг бурное соитие с хэппи эндом на закуску. Что молчишь? Ты, как всегда, увидел глубокий смысл, который мне не дано узреть. Давай колись.
- Мила, помнишь, мы с тобой смотрели в «Пионере» фильм «Улетные каникулы.
- Убойные, мне кажется.
- Да пусть так, суть не в названии, а в авторской идее фикс. Ты тогда удивилась совсем не характерному для этого кинозала фильму, где все тонет в потоках крови; а что я тебе ответил: мол, все загущено до самых краев здравого смысла и в этом состоит главная фишка режиссера. В сегодняшнем – нет столь развязного тона, расхристанного темпа – он написан как бы акварелью, а тот густыми масляными красками.
- Красиво, как ты обычно и любишь выёживаться, но не убедительно. Просто там был драйв, а здесь тягомотина с претензией на что-то.
- А мне понравилось, я вообще прусь от роуд-муви, даже таких малобюджетных, без звёзд. К тому же европейская весна здесь тоже сыграла свою роль и не второго плана: по мере продвижения с севера на юг природа менялась с неотвратимой силой – и после зыбкой травки северной Германии в Италии картинка заполнилась апельсинами и другими атрибутами теплого юга. И этот солнечный натюрморт сохранил надолго бодрое ароматное послевкусие.
|
