«И в эту красоту невольно взор тянуло,
В тот величавый блеск за тёмный весь предел, —
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Там человек сгорел!» /Афанасий Фет/
---------------------------------------------------------------------
Прекрасная семья, чудесный дом. Не важно, что там на дворе - дождь, снег, жара. В этом доме, как в лесу ранней осенью, прохлада и паутина по углам. Особенно много её наверху, там, под потолком. Здесь, внизу, как в широколиственном лесу, пронизанном солнечными лучами. И паутина здесь тонкая, белесая, почти невидимая. А там, наверху, как в настоящей чащобе, среди высоких и хмурых елей, - глухая тайга. И паутина темная, густая. Войлок, а не паутина.
Семья жила в этом доме долгих …надцать лет. Выросли сыновья. Отец заматерел, стал сильным и властным, как буйвол. А мать… Вот в ней-то все и дело.
Вдруг семьи не стало.
Словно в один миг выдуло сквозняком через распахнутые настежь окна.
Новые жильцы вымыли окна, покрыли паркет светлым лаком, побелили потолки и обклеили стены новыми обоями. На широких подоконниках поселились прелестные комнатные растения в керамических горшочках. Старую деревянную входную дверь заменили на современную, металлическую, со сложными замками и запорами.
Наконец как-то вечером, в большой комнате, мужчина и женщина, взявшись за руки, поднесли к губам бокалы с искрящимся светлым вином, зажгли торшер с вишнёвым абажуром сбоку от широкой деревянной кровати с полированной спинкой и сомкнули объятья.
А в маленькой комнатке, детской, девочка свернулась клубком под теплым одеялом и прижала к груди мохнатого мишку с большими ушами. Высунув нос на одну только минуточку, она ещё раз посмотрела в окно на разгорающуюся луну и синие-синие звезды, горько вздохнула и шепнула мишке: спи! И уснула.
Настала ночь - ночь сновидений. Сколько она длилась, не скажу. И никто вам не скажет. Кто может знать, как долго длится детство и почему? Но только прошло время, и детство кончилось, девочка выросла. И поступила в университет, получать полезное образование - экономическое, а потом еще и юридическое. И стала умницей, высокой, длинноногой, с короткой стрижкой, быстрыми глазами и насмешливым, острым язычком. И начала зарабатывать приличные деньги - сразу главным бухгалтером в одной небольшой, но не самой уж и маленькой коммерческой фирмочке.
Одевалась она просто и дорого: джинсы, тонкий джемпер, туфли на невысоком каблуке, короткая куртка или плащ, в зависимости от сезона, и простая кожаная сумка на длинном ремешке. Ничего лишнего.
Но однажды (родители как раз были в отъезде) ей пришло в голову немного потратиться на новые наряды. Просто получила зарплату, взвесила на узкой ладони стопку хрустящих зелёных купюр и подумала: а почему бы и нет? Да, собственно говоря, почему бы не прошвырнуться по бутикам и не устроить себе маленький праздник? Тем более, никакого особенного праздника в ближайшие месяцы не предвидится.
Так у неё появилось платье из натурального шёлка - лёгкое вечернее платье великолепного нежного малинового цвета, полупрозрачное, с коротенькой и плотной нижней юбкой. Ещё она купила узенькие туфли-лодочки на шпильке, точно такого же цвета, как платье.
Она вернулась домой, побултыхалась под душем и немножко повертелась перед зеркалом в своей новой одежде.
Потом она подошла к бару, налила в бокал вина, сухого, как лоза поздней осенью, плюхнулась в кресло под торшером в гостиной и… поднялась и пошла на кухню.
Если уж пировать в одиночку, то место должно быть выбрано подходящее - под настроение. Чтобы не испортить то, что так хорошо начинается.
Она вошла в кухню. Там было лучше.
Обстановка, то есть все эти шкафчики, пенальчики, буфетики, газовая плита и бра на стенах, была новая, ну, то есть почти новая, купленная сразу после въезда в квартиру. И всё стояло точно или почти точно на тех же самых местах, что и при прежних жильцах, любителях лесной прохлады. Например, стол, небольшой обеденный стол, - он стоял точно на том же месте, что и тогда. Так и впрямь было удобнее.
Малиновая девушка отодвинула стул, включила маленькое бра справа от стола, огляделась. Потом прошлась по всей квартире и проверила, хорошо ли заперты двери, погашен ли свет в комнатах и прихожей. Бокал с вином она всё ещё держала в руке. И пока она ходила, вино согрелось от её тепла и отпустило на свободу свой тонкий терпкий аромат.
Вернувшись на кухню, девушка села за стол и поставила бокал перед собой. Она склонила голову к левому плечу и стала смотреть, как свет от бра дробится и расплывается в бокале. Потом она уперла локти в крышку стола, сложила ладони чашечкой и уронила в них свой острый, с несколькими мелкими, совершенно незаметными прыщиками подбородок.
Было поздно, позднее некуда: луна сияла вовсю, и звезды заглядывали в окно из-за отдернутой полоски тюля. Ведь был конец августа, вы знаете?
Когда-то давно, лет сто назад, что-то подобное происходило с совсем другой девушкой. И та девушка даже написала потом, много позже, об этом стихи, в которых были такие строки: «листком, на стол упавшим из окна, мне хочется побыть немного дома, но чтобы дома я была одна…».
Сто сорок дней в своей короткой жизни малиновая девушка была влюблена в одного непонятного человека. Она подсчитала на пальцах, последовательно загибая их один за другим на обеих руках и распрямляя: получилось ровно четырнадцать раз. Много это или мало? Она так и не поняла.
Он был взрослым, значительно старше её, и она приезжала к нему вечерами после университета. А утром уезжала на занятия. Они выходили из его подъезда ровно в восемь тридцать, спускались в метро, он целовал её, после чего они разбегались на платформе к своим поездам, уносившимся в разные концы столицы.
Несколько раз она приезжала к нему с цветами, с большими охапками сирени. А как-то однажды - с несколькими веточками черёмухи, сорванными в университетском саду. Но у него на черёмуху оказалась аллергия, еще похлеще, чем на сирень. А потом, когда она почувствовала, что новая жизнь зародилась в ней, он посоветовал ей обратиться к врачу - ведь ей ещё долго надо было учиться, чтобы стать классным специалистом и зарабатывать хорошие деньги. Она последовала его совету, и с тех пор их встречи прекратились.
Теперь у неё был новый приятель, он работал в той же фирме, что и она, и тоже где-то учился вечерами. Высокий, молодой, он отличался забавной старомодностью и был очень осторожен и предусмотрителен. Теперь её родители спали спокойно, потому что каждый вечер она возвращалась ночевать в свою маленькую детскую комнату и перед тем, как потушить свет, подпихивала под щёку своего старого мишку с большими, немного вытертыми ушами.
Вино, и правда, было замечательное. Она наклонила бокал к губам и попробовала. Родители привезли его из Испании, а может, ещё откуда-то, не важно. Во всяком случае, это было настоящее виноградное вино, слегка горьковатое на вкус, как раз под её нынешнее настроение. И вот сейчас как-то так незаметно она допила бокал до дна, и её начало клонить в сон. Погода между тем испортилась, наползли тучи и пошел дождь, застучал снаружи по жестяному подоконнику, захлюпал по траве внизу, под стеной. Тогда она затворила форточку, задернула шторы, нажала на кнопочку бра, и свет погас. В полной темноте она встала и поплелась к двери.
Выходя из кухни, она оглянулась и страшно удивилась, но, сразу скажем, не испугалась: всеми страхами, какие только возможны в жизни горожанки, она давно переболела: сначала в детстве, засыпая в тёмной своей комнате, дверь которой родители, уложив её спать, всегда плотно закрывали, потом в юности, странствуя в одиночку на ночных поездах метрополитена, встречаясь со своим первым непонятным возлюбленным и расставаясь с ним, а потом и с другими, похожими на него и вовсе на него не похожими. И, само собой, к двадцати четырем годам у неё выработался стойкий иммунитет ко всяким страшилкам. Но, удивившись, она… ну, скажем, немного впала в ступор и, привалившись спиной к дверному косяку, замерла.
За столом на отодвинутом ею стуле сидела женщина в тонком, лилового цвета халате-кимоно, перехваченном на талии длинным пояском, концы которого касались пола. Выключённое бра снова вспыхнуло, но каким-то слабым, тлеющим сиреневым светом. Перед женщиной стояла пепельница, полная окурков, и мерцал прозрачными гранями стакан из хрусталя. Тонкая ниточка сигаретного дыма тянулась к потолку.
Женщина подняла стакан, покачала его рукой и с резким стуком поставила на стол. Не оборачиваясь, она протянула руку назад, за спинку стула, словно отыскивая что-то. И там, где ничего не было, возникла узкая тень холодильника, и словно бы отворилась дверца, а сквозь щель проблеснул жёлтый свет от лампочки, устроенной внутри. Женщина пошарила по призрачным полкам и захлопнула несуществующую дверцу. В руке у неё оказалась бутылка, обыкновенная водочная бутылка с тёмной этикеткой и завинчивающейся жестяной пробкой желтого цвета. Женщина откупорила бутылку, плеснула в стакан, поднесла бутылку к глазам и, полуразвернувшись, попыталась поставить её назад, в никуда, но уронила на пол, и та завертелась волчком, выплескивая на пол содержимое. Запах алкоголя распространился по помещению. Женщина между тем не обратила на это никакого внимания, а, схватив стакан, запрокинула голову и выпила до дна, после чего опять с грохотом поставила стакан на стол.
После этого она обхватила голову обеими руками, запустила пальцы в тёмные короткие волосы и принялась раскачиваться над столом.
Порыв ветра ударил в окно, форточка распахнулась, брызги дождя, уже не дождя - ливня, ударили по столу, и девушке в малиновом платье впервые, может быть, стало по-настоящему страшно.
Женщина уронила руки на стол. Минуту она сидела в оцепенении, потом вытащила из кармана сигарету, приподнялась и потянулась к плите. Ее профиль с сигаретой во рту чётко отпечатался на тёмном, исчерченном полосами дождя, оконном стекле.
Неожиданно вокруг передней форсунки плиты вспыхнул кружок синего пламени. Женщина склонила голову над ним, прикурила и откинулась на спинку стула. Так она сидела какое-то время вполоборота к двери, с пылающей точкой огня на кончике сигареты.
Но вот она дёрнулась, схватила стакан, покачала его перед бледной тенью лица, сигарета выпала из её рта, и тут же весь пол, залитый спиртом, заполыхал. Пламя взметнулось вверх и охватило стул, и сгорбленную фигурку женщины, и край стола. Раздался звон разбитого стекла, и всё исчезло.
Сколько времени ни прошло, сколько минут или, может быть, часов, - всё это совершенно не важно. Девушка очнулась.
Она лежала на своей постели, поверх покрывала. В окно било солнце. Было утро, чудесное ясное утро, и вся комната была залита солнцем и наполнена свежим воздухом.
Девушка села и с недоумением огляделась. Она была одета - всё то же новое шелковое платье было на ней, и на одной ноге - туфелька, вторая же валялась рядом, на покрывале.
Вот это да! - подумала девушка. - Здорово же я вчера повеселилась!
Она встала. Голова кружилась, но совсем немного.
Потянувшись, девушка подошла к окну, отдернула тюль. Во дворе гомонили соседи, молодые мужчины ковырялись под капотами своих автомобилей, в песочнице и на качелях вертелась малышня и юные матери по двое, по трое стояли рядом с ними и сидели на скамейках. Дворники с мётлами заканчивали уборку, около тротуаров выросли кучки палой листвы.
Девушка скинула платье на кровать, швырнула новые туфли в угол комнаты и отправилась в ванную.
Приняв душ и хорошенько почистив зубы, она постояла перед зеркалом в прихожей, расчесывая волосы и разглядывая мелкие прыщики на подбородке. Надо же, сказала она себе, никакой хрен их не берёт, надо сменить косметику.
Она вошла в кухню, белую, чистую, взяла турку, всыпала в нее пять ложек молотого кофе, плеснула воды из-под крана и подошла к плите. Поставив турку на форсунку, она отрегулировала пламя и потянулась к пачке сигарет, лежавших на столе, в правом углу, под бра. Достав сигарету, она на минуту задумалась. Какое-то неясное воспоминание промелькнуло в голове. Наморщив лоб, она попыталась вспомнить, но не смогла и, нашарив в кармане халатика зажигалку, поднесла сигарету к губам. И остановилась.
Растерянно оглядевшись, девушка отложила сигарету и зажигалку в сторону, отодвинула стул. Потом снова придвинула его к столу. Потом наклонилась и принялась внимательно рассматривать пол.
После переезда кухня была единственным местом, где пришлось менять ламинат. Потому что, как сказали родители, и это она хорошо помнила, жить с таким ламинатом нельзя.
- Костёр они тут, что ли, разводили? - сказал тогда отец. - Ох уж мне эти любители дикой природы.
Девушка обмерла. Вся картина прошедшей ночи встала перед её глазами.
Как странно, подумала она. Пожалуй, не стоит напиваться в одиночку. А то потом такие глюки…
Затем она вышла в прихожую, подошла к зеркалу, снова взялась за расческу, провела по волосам…
На кухне зашипело - кофе, как всегда, убежал. Она кинулась на кухню, выключила огонь под туркой и принялась тряпкой вытирать подтеки кофе на плите и полу. Она так торопилась, что нечаянно наступила на кончик тонкого пояса своего лилового халатика-кимоно и чуть не растянулась на полу.
- Надо же! - сказала она сама себе. - Так и убиться недолго.
Но кофе получился что надо, почти настоящий турецкий кофе.
Малиновая девушка, теперь уже и не малиновая, а ало-розовая, налила кофе в маленькую чашку, закурила сигарету и вышла на балкон. Она села на высокий вертящийся стул и стала пить свой кофе, покуривая и сщёлкивая пепел длинным ногтем прямо вниз, на порыжевшую траву и клумбу с бело-сиреневыми кудрявыми астрами.
|
