1.
Он вошел и сказал от двери: «Вызови скорую, я ранен».
«Глупая шутка», - ответила я, оборачиваясь. А он уже умер.
Декабрь исходит льдом
до городских окраин,
рождественских оков
еще не сбросил год.
Мой сын вбегает в дом —
в потешной битве «ранен»,
и абрис синяков
набрасывает йод.
Пока не доросли
до грозненских опричнин,
война и жизнь в клубок
не сплетены пока,
их май — цветенье слив,
им фюрер — архаичен.
Но, милосердный бог,
ты всем намнешь бока.
Останови свой бег
по голень в киновари.
Взгляни-ка на содом,
поставь себе на вид
наш двадцать первый век,
где киллер — ординарен.
Мой муж заходит в дом.
Он ранен. И убит.
2.
«Да разве дело в невозможности мести? Нет.
Но когда ты не можешь даже посмотреть в глаза того, кто...»
Я Тебя не прощу. Оседай в святокупческих ротах,
продающих тебя на иконах за тридцать рублей.
Олимпийцы, пожалуй, прознав, что на наших широтах
на спасают дельфины, прислали бы хоть журавлей.
Взявший верх над крестом, триединый, — так радуй и ратуй
за избравших Тебя. Но идут и идут на суда
арионы — и нету спасения электорату,
чей властитель спасает убийц от земного суда.
Чем утешишь вдову, поменявшую мужа на муку,
если вложит проклятье в молитву, что камень в пращу?
Новый ивик, оплаканный, не отомщен, потому как
мне ведь некому мстить. И за это Тебя не прощу.
3.
|
