 |
| Ночные новости |
|
09-Oct-06 12:43
Автор: A_Khabarov Раздел: Циклы стихов |
|
Александр Хабаров
СВЯТО МЕСТО
Свято место пусто не бывает.
По ночам там ветер завывает,
В полдень - ночь кемарит в уголке.
Или забредет какой прохожий,
На простого ангела похожий,
С посохом ореховым в руке.
Снимет он треух пятирублевый,
Огласит молитвою суровой
До камней разграбленный алтарь,
И придут лисица да волчица,
Чтобы той молитве научиться...
- Здравствуй, - он им скажет, -
Божья тварь...
Солнце глянет в черные отверстья,
Голуби, как добрые известья,
Разлетятся в дальние края.
Грянет с неба благовест усталый,
И заплачет ангел запоздалый...
- Здравствуй, - скажет, - Родина моя...
Два письма Январцева Сугробову
(из романа «ЛЕДЯНАЯ СТРАНА»)
1.
Друг мой, Сугробов, пишу издалёка,
Здесь вечное лето.
Здесь нам, как позорным волкам, одиноко…
Читал ли ты Фета?
Здесь времени нету, и слиты едино
И звезды, и росы…
Читал ли ты Блока? Ведь Катьку-б…
Убили матросы.
И многих они убивали штыками,
Но нас не посмели.
А помнишь, как небо - вздохнет облаками -
И дремлет в метели?
И мы, как бродяги, бредем гололедом -
Ничто нам не любо.
А помнишь, когда-то я пьяным уродам
Читал Сологуба?
Вот так-то, Сугробов… Ошиблись мы где-то,
Не то мы читали…
Учились, наверное, зря мы у Фета,
По Блоку вздыхали.
Идем, спотыкаясь, не зная ночлега,
О Боге – ни слова…
Здесь вечное лето, а мы-то из снега,
Птенцы Гумилева…
И где-то далёко - окраина града,
Сторонка родная,
Родная, Сугробов, страна снегопада,
Земля ледяная.
2.
Вот так, Сугробов… Кончилась зима...
Сошла с ума проклятая природа,
Пустеют в марте наши закрома -
Ни хлеба там, ни бражки… Год от года
Какой-то хлыщ бомбит все веселей
Рабочего, колхозника, поэта…
Я в феврале не досчитался дней -
И в ночь всю ночь палил из пистолета.
Уж лучше бы опять - снега, снега
Засыпали до крыш и душ округу;
В тебе, Сугробов, вижу я врага,
Но будешь замерзать – подам как другу
Ладонь свою – в ней вечное тепло,
Она двенадцать женщин обнимала,
Я вытащу тебя, снегам назло,
Из самого смертельного провала…
Ты не умрешь нигде и никогда,
Ты не исчезнешь тенью между черни,
Не пропадешь меж пил и пней труда,
Под солнцем дней или во тьме вечерней...
Давай, Сугробов, в мире ледяном
Останемся до ангельского зова,
И думать будем только об одном,
А прочее, видать, не стоит слова…
Не скажем никогда и никому –
Куда несло нас в мировом угаре,
В какую мы заглядывали тьму,
Откуда мы возникли, Божьи твари…
ВОТ…
Вот родина моя – в полночном храме,
В горячем хлебе и в воде проточной,
Вот вся она – пейзаж в оконной раме,
Сырой сугроб на улице Восточной.
Вот жизнь моя – то крик, то лепет детский,
Шаг за порог под благовест стеклянный,
Да три вокзала – Курский, Павелецкий
И безымянный…
****
...Снег рушится. Трещит под ним земля.
Кто не богат, тому уж не до шуток,
Когда сияют в морду соболя
Медлительных валютных проституток.
Они купались в пенистом “клико”,
Лобзали людоеда и француза;
Пусть хоть потоп! Им дышится легко
И жрется от залапанного пуза.
А на вокзале кашляет народ,
Несущий Бога в потайном кармане
Меж крошек и отсутствия банкнот,
Профуканных в дорожном ресторане.
Куда несет он Господа Христа
На крестике из потемневшей жести?
В какие отдаленные места
Сошлют его за драку в ближнем месте? -
Не всё ль равно? Снег рушится стеной;
Всем холодно; мир рушится лавиной,
Тут косточки трещат... Грозят войной,
Запугивают выбитой витриной...
Еще полно чудес, припасов, благ,
Воспоминаний, адресов забытых...
Всё так же дышит в трубку старый враг,
Оставленный взамен двоих, небитых...
Живем - как жили. Всё переживём:
Кулачный подступ вятского размаха,
В Москве француза, в Киеве погром,
Валютных проституток, шведа, ляха...
Уж повидали на своем веку.
К заутрене, сбиваясь в вереницы,
Потянемся по талому снежку:
Работники, разбойники, блудницы...
БЕЛАЯ РУБАХА
Зачем, скажи, мне белая рубаха?
В таких идут на смерть, отринув страх;
В таких рубахах, брат, играют Баха,
А не сидят за картами в Крестах.
Пора менять свободное обличье
На черный чай, на сигаретный дым,
Пора сдирать овечье, резать птичье,
Пора обзаводиться золотым.
Пора точить стальное втихомолку -
Под скрип зубов, под крики из ночей.
Пора отдать без спора волчье – волку,
А человечье – своре сволочей.
Пора искать надежную дорогу
Туда, на волю – Родину, сиречь…
Пора отдать вон то, святое, Богу,
А это, в пятнах, - незаметно сжечь.
Пора идти, не предаваясь страху,
На острый взгляд и на тупой оскал;
Ведь для чего-то белую рубаху
Я в этом черном мире отыскал?
ДВА НОЖА
За четверть зелена винца
Купил я нож у молодца.
Спасал от голода семью -
К ноябрьским заколол свинью.
А у соседа - лучше нож...
Таким и Родину спасёшь.
ВРЕМЕНА
Отблевались правдивые рты
Черной кровью и ложью хмельной.
Кто послабже – бормочет: “Скоты…”
Кто отважнее – шепчет: “За мной!”
Ветер сдул с твердокаменных лиц
Всю росу, что соленой была…
Те, что справа – попадали ниц,
Те, что слева – сжигали дела…
И теперь – ни взлететь, ни пропасть,
Стой столбом – хорошо бы не сесть…
Где же эта хваленая власть?
Где же эта каленая месть?
Ничего. Шепоток с ворожбой,
Гулкий шаг да калиточный скрип.
Присягал на экран голубой –
А потом по-геройски погиб.
За слова, за враждебный песок,
За вонючий бензин в колеях -
Принял смерть, как герой, за кусок,
А мечтал – безымянным, за страх…
УСТАЛОСТЬ
Я устал от верности словам,
От любви, свершившейся как смерть,
Я устал идти по головам,
Презирая травяную твердь.
Я устал от голода и тьмы,
Беспросветной как любовь, как страх…
Я устал держать святое «мы»
Сигареткой в собственных устах.
Я устал кричать во все концы,
Собирать безликую толпу.
Я устал - так устают жнецы
Убивать собратьев по серпу.
Я устал от города-дыры,
От дорог и от звериных троп;
Я, как волхв, тащу свои дары,
Волчьей мордой падая в сугроб.
Я устал от всех ремней и пут,
Что растерли плечи до костей.
Я устал – так дети устают
Ненавидеть остальных детей.
НОЧЬ
Ночь повсюду, спать давно пора -
Или выйти в сумрак ледяной,
Прикрывая профиль топора
Мятою суконною полой,
Или, уповая на живых,
Воспарить над городом шагов,
Смут бесцельных, вкладов целевых,
Красных кнопок, ржавых рычагов…
Ночь повсюду, денег больше нет.
Кончилась дорога, сбит каблук.
Днем окликнут весело: “Поэт!” –
Ночью шепчут, сволочи: “Паук…”
Ночь повсюду, словно ждешь врага –
Слышь, стучит костяшками в стекло…
Глянь в окошко: белые снега
Черным снегом напрочь замело,
И не слышно ни одной души,
Хоть заплачь – напрасные труды!
Хоть всю ночь на стеклышко дыши,
Не надышишь ни одной звезды.
Ночь повсюду, допивай да спи,
Или выйди в сумрак ледяной,
Чтоб замерзнуть в мировой степи,
Посреди империи ночной,
Посреди чудес небытия,
Посреди изделий и словес;
Там, где пес каслинского литья
Самое живое из чудес…
ПЛЯСОВАЯ
Эх, лиха беда - начало!
Дайте в руки мне гармонь,
Чтобы душу раскачала
Неумелая ладонь!
Эх, пройдусь, лады терзая,
Отпою кого-нибудь!
Попляши-ка, волчья стая,
Рви клыками белу грудь!
Ночь темнее, круг поуже.
Рвется пташкою душа.
Я за нож, а морда - в луже,
И на откуп - ни гроша.
Ах вы, волки, злые звери,
Отпустите мужика!
Я уйду в другие двери,
Я попал не в те века!
Что за танцы без любови?
Что за песня - грудь в огне?
Что-то, братцы, много крови,
Что-то, волки, страшно мне!
Эх, гармошка, много бзика!…
Волчья шея без креста.
Пропади-ка ты, музыка,
Сгинь-рассыпься, сволота!
Не хочу плясать с волками!
Святый Боже, помоги!
Стукнул в землю каблуками -
Расточилися враги.
Затерялся в поле чистом,
Не отыщешь без огня.
Ох, не буду гармонистом -
Помолитесь за меня.
РУСЬ МОЯ
Русь моя черная
Пьяная битая
Девка оффшорная
Терном увитая
Вот она тащится
С сумочкой нищенской
В камушки плачется
Влагой мытищинской
В белой накидочке
В кофточке плисовой
Легок на ниточке
Крест кипарисовый
Тропки немерены
Ножки исколоты
Ангелом велено
Выйти из города
В горы безлесные
В села с погостами
В Царство Небесное
Слава Те Господи
КРУИЗ
Тихо в мире. Темно в вагоне.
Пепел в руку стряхнул мужик,
И рванули чужие кони,
И не жалко мне их, чужих…
Мимо изгородей непрочных,
Мимо вытоптанных полей,
Мимо медленных рек молочных
И заснеженных киселей.
Промелькнули огни далече,
Кто-то вслед помахал рукой
И отправился ставить свечи
За нечаемый наш покой.
Ни разъездов… Сплошная тряска.
Запеваем на стук и стык,
В каждом слове – слеза да сказка,
В каждом стыке – осьмой тупик…
И несемся меж звездной сыпи,
В черном дыме и в скрипе лет.
Это что ж за вагон?
- Столыпин! -
Пьяный стрелочник крикнет вслед…
Ш М О Н
Шмон длился три часа. Изъяли, суки,
Часы «Победа», галстук и шнурок,
Чтоб кольца снять – ножом пилили руки,
И вытирали кровь о свитерок.
Изъяли все, что падало со звоном,
Все, что горело и давало свет,
Все то, что поднималось над законом,
Над миром, где, казалось, Бога нет…
Изъяли все, что истинным считалось,
И я взмолился: «Упаси, Господь,
Чтоб не нашли заточенную жалость
И милости надкусанный ломоть».
ЭХО ПСАЛТИРИ
Воскреснет Бог, и разбегутся мрази,
Что хаяли в азарте и экстазе
Земныя и небесныя Творца;
Помчатся в никуда, не зная броду,
И расточатся в мрачную свободу
Безвременья, безбожья и волчца.
Воскреснет Бог, и расползутся гады;
Лица Его бегут; им нет награды
За ненависть, гордыню и корысть;
Возрадуются вдовы, дети малы;
Садами зашумят лесоповалы,
Дежурный херувим запишет: «Бысть...»
Воскреснет Бог, и распадутся сети,
Все голуби взлетят, и все на свете
Бессмертники сквозь смерть произрастут,
Коль снег занес – зверье отроет лазы,
Всех тонущих - удержат водолазы,
Пожарники - пылающих спасут…
МИР ЛЕТЯЩИХ
Длился день, как бездна. Я упал,
Я летел в неведомое «нет».
Кто-то крикнул сверху: «Кончен бал!»
«Неизвестно…» – я шептал в ответ.
Вот уж пронеслись труды, дела,
Мягкие постели, нар ряды,
Кремль, Адмиралтейская игла;
Промелькнуло имечко – Берды.
Женщины в нарядных кружевах
С легкостью парили в вышине –
Я летел в оковах и в словах,
Не до женщин нынче было мне…
Падал я, как падают слепцы
С шатких крыш, с невидимых краёв.
Падал я, как падают птенцы,
Думая, что лучше нет миров,
Чем вот этот, вольный и пустой,
Мир летящих и тяжелых тел…
Как и все, я грезил высотой,
Как и все, упал, а не взлетел…
СЛУХИ О СМЕРТИ ПОЭТА
Его не убили в Венеции – ранили в ногу;
он сполз по стене, и уехал на родину, к Богу -
от глада и хлада, от перипетий перепития,
от яда в газетке и от осложнений соития,
от пули, подброшенной прямо в сердечную сумку,
от фразы зачеркнутой «я же люблю тебя, суку!»,
от мира, залитого кровью женевской конвенции;
он умер героем, но был искалечен в Венеции.
Затем, уповая на милость суда городского,
он выслал в Архангельск свое неподкупное слово;
везли в тарантасе; урядник хамил для приличия;
И скорбь мировая росла, как закон из обычая…
Оковы звенели, и вдоль бесконечных обочин
Стояли поэты – голодные все, между прочим…
А прочие – гибли в подвалах, стреляя в Урицкого,
Ведь право на смерть – посерьезнее правила римского…
Его задушила прохожая – из любопытства,
Случайная женская рифма, принцесса бесстыдства…
Его погубила зима, сединой убеленная,
Его отравила Венеция – водка паленая…
Он выжил, конечно, а умер позднее, как гений,
В бреду поминая недобро весь сонм поколений,
Его убивавший годами, бейсбольными битами,
Улыбками злыми, шарфами, руками немытыми…
Легко поэту живется, а умирается – легче…
Родился немым и нескладным, а умер – почти как певчий.
Страдал искривленьем, а выглядел стройным, как линия
Острова жизни и смерти, Василия имени…
Его не убили в Венеции. Метили в небо.
Он умер легко, и ни разу в Венеции не был…
Стрелял из партера мазурик, в очечках, как Берия…
Так выстрелом кончилась опера. Длилась империя…
РУССКАЯ НОЧЬ
Ночь меня разводит на вокзале,
Как цыганка пьяного лоха…
Хоть бы добры люди подсказали
Избежать обмана и греха.
Но они идут, потупив очи,
До меня им дела вовсе нет.
Я для них и сам подобье ночи,
Потускневший образ, силуэт…
Тут меня и знать никто не знает;
Ну и мир! Ослеп он и оглох.
Ночь-цыганка узелки срезает,
И вовеки не проспится лох.
Он лежит с улыбкой идиота,
Перепачкан известью пиджак.
Всяк его осудит, скажет что-то,
А потом уйдет, прибавив шаг…
Ну и развеселые цыгане!
Что поют? – попробуй, раскуси…
Ночь гуляет, огоньки в тумане,
Хороши вокзалы на Руси!
Вот и я такой же безбилетный,
Пассажир последних поездов,
Обитатель дымки предрассветной,
Вечный лох цыганских городов.
Жду-пожду, пока полоской узкой
Свет мелькнет, объявится восток –
Ночь моя в обличье бабы русской
Бросит вслед заплаканный платок.
НОВИЗНА
...Ух, как много сытых и красивых,
Вспоенных в креветочных пивных,
Вскормленных в семидесяти силах -
Может быть, их больше, чем живых...
Вот они проходят мимо храма,
Исчезая в снежной пелене,
И никто-никто не крикнет: "Мама!
Что за млеко ты давала мне?
Что за песни, страшные такие,
Ты мне пела, пьяненькая тварь?
Задыхаюсь, ма, от ностальгии,
Умираю, бля, туши фонарь!..."
Не кричат. Уходят - мимо, мимо,
Волоча по снегу кашемир.
Вот они проходят мимо Рима,
Кровь чужую сплевывая в мир.
Вот они на берегах Босфора,
Вот они уже у стен Кремля...
Вот они - присели у забора
Замутить крутые нифеля.
А потом попрыгали в машины
И умчались, Богу вопреки,
Напрягать сиреневые жилы
И сбивать стальные кулаки.
Звякнул колокольчик на разборке,
Клацнула курками борзота:
Вот те, падла, отдых на Майорке
Ошуюю Господа Христа.
Вот тебе, браток, стишок на ёлке
И вальсок на бале выпускном...
Зря тебя любили комсомолки -
Те, что стали тёлками потом.
Понесут, жалея братским: "Хули?...
И хирург зашьётся до утра,
Вынимая душу, словно пулю,
Из живого вроде бы нутра...
СЛОВО БОЙЦА
Я слова подкрепляю делом,
оттого-то и жив едва...
Над землей, как над мертвым телом,
склонилась моя голова.
Обнимает меня осока,
лижет ноги пес-ветерок.
Я лежу над землей высоко,
далеко от меня восток.
Льется дождик за мятый ворот,
ворон ходит вокруг меня.
Я в руинах лежу, как город;
нахлебался воды и огня...
Может быть, посреди травинок
честь по чести грядет исход,
и найдет меня светлый инок,
а, быть может, и не найдет...
И останусь в миру, как в храме,
где молитва - сплошь немота.
Подкрепляя дела словами
я уже не умру никогда.
ТОСТ
За тебя, за ноябрь, за узор,
за угрюмую речь мудреца,
за текучий, как водка, позор,
за чужое лицо без лица -
Отпиваю последний глоток -
за скучающих в облаке дам,
за седьмой виноградный виток,
за кагор, изабеллу, агдам.
Тишина без конца и начал -
за тебя поднимаю фужер,
жил и я, словно я - янычар,
только ты мне писала: "Мон шер..."
Грязный ветер меня уволок
с мокрым ворохом листьев ольхи,
хорошо, что я был одинок,
и не письма писал, а стихи.
Вот теперь же стучусь, словно тать,
а откроют - без слов ухожу.
Я устал даже тихо роптать,
а не то чтоб скликать к мятежу.
НОША
Звонкий нож - любовь моя, услада
В горечи, печали и тоске.
Ничего мне, бедному, не надо -
Нож за пояс, крохи в туеске.
Вот и вся моя простая ноша .
А как будет враг одолевать -
Прибегут и Саша и Алеша
За меня, бедняжку, воевать.
Отомстят за всю мою обиду,
Отвоюют хлеб да виноград…
Звонкий нож, что я носил для виду,
В чудище косматое вонзят.
ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
Владиславу Артемову
Теряю время, речь, закат, восток,
железо в венах, воинов из глины;
вино пролил; посеял кошелек
среди корней развесистой малины.
Повсюду виноват: в семье, в стране,
в статье Гаденко и в конторе Креза;
вон, старый друг свинец нашел в спине,
а тут не сыщешь лезвий для надреза.
Все валится из ослабевших рук;
звенят мечи, монетки, колокольцы;
скучает плоть; душа глядит на юг,
когда бредут на север богомольцы.
Нет ничего достойного пера:
враг измельчал в поденщине коварства;
жена изводит (мало ей ребра!);
народ за водку отдает полцарства...
Пора порвать рубаху на груди,
за нож схватиться; выпить за Семена;
пора молиться: “Господи, гряди!...”
и кликнуть мужиков - нести знамена.
Пора искать - угрюмо, днем с огнем -
обитель, скит, тюрьму, костер с палаткой
и, обойдя весь мир, вернуться в дом -
туда, где умирают под лампадкой...
***
о. Анатолию Кудинову
Что по снежку ледяному,
Что по камням мостовых –
Все мне едино, иному,
Тенью шагать средь живых.
Волны вокруг или войны –
Только одно на уме:
Мертвые, будьте покойны,
Дети, не плачьте во тьме.
Все переменится утром:
Черное, стань золотым!
Стань, недалекое, мудрым,
Стань, ледяное, святым!
Сторож я был или странник,
Воду менял на вино,
Или на возгласах ранних
Плакал с собой заодно –
Нынче у самого края
Ангел меня подобрал.
Что я шептал, умирая?
И для чего умирал?..
СОЖАЛЕНИЕ
Над затылком – небо в сером.
Под ногой – клубок измен.
Жаль, не стал я офицером,
Не погиб за город N.
А ведь мог бы, в черной форме,
Заточив десантный нож,
Отсекать гнилые корни,
Корчевать вражду и ложь.
Обошла меня планида.
Бился лбом за мирный лад.
Примеряет нынче гнида
Мой полковничий бушлат.
НОЧНЫЕ НОВОСТИ
Ночь катится шаром. Под хруст костей
Слюною брызжет служба новостей…
Враг на экране, враг уже повсюду,
Он на дворе скулит среди собак,
Он во дворце примеривает фрак
И водку плещет в царскую посуду.
Сейчас он выйдет вон из тех ворот,
Дыхнет едва – и дерево умрет,
Заикой станет бедная сиротка,
Застрелится у гроба караул,
Ощерится кинжалами аул,
Прольется кровь, и кровью станет водка…
Отделятся: от Марса Колыма,
Душа – от тела, тело – от ума;
Взорвутся терминалы в Эмиратах;
Падет звезда; свихнется конвоир…
Я выключаю этот странный мир,
Где места нет для нас – святых, проклятых…
ЭТАП
Поезд шел, как линкор, рассекая Сибирь
На равнины, озера, хребты.
За кирзой голенища точеный снегирь
Всем врагам уготовил кранты.
Вылетали смешки из прокуренных уст.
Шевелилась на полках братва.
Эти полки придумал, конечно, Прокруст…
Несомненно, он был – голова!
По проходу сновал разбитной старшина,
Приросла к автомату рука.
Засыпала в сугробах хмельная страна.
Не сходил матерок с языка.
Поезд шел, отделяя от плевел зерно,
Словно тело от кожи людской.
За спиною – темно; никого – заодно…
Путь далек, и тревожен покой…
Ночь за ночью, как будто уж времени нет…
Стык за стыком – и желтый флажок.
От Москвы до Иркутска – две тысячи лет.
А обратно – в сторонку прыжок.
ЛАМПАДКА
Я купил себе лампадку -
изгоняю тьму-змею
и к небесному порядку
приучаю всю семью.
Огонек-то невеликий,
будто меньше нет огней,
но зато виднее лики,
и родные всё родней.
Сумрак рвётся, как завеса.
Замирает всяка плоть.
Вот гвоздит Егорий беса,
как велел ему Господь.
Серебрятся в светлом дыме
над негаснущим огнём
преподобный Серафиме,
Богородица с Дитём.
Вот и мы, в соборной стати,
хоть и сонм наш невелик:
я, жена и два дитяти
(ангельский пока что лик...)
Коротка молитва наша.
Что попросим - Бог даёт...
Да не минула бы Чаша
всех, кто к Чаше припадёт.
Чтоб лампадка не погасла,
освящая путь далёк,
подольём немного масла
и поправим фитилёк...
И в ночи, такой кромешной,
что и слез не сосчитать,
уж дождемся день утешный
и нежданный, яко тать.
|
|
| –> |
|
|
| Автор: Марго Зингер - 09-Oct-06 12:50 |
| Что ж, приветствую вас в наших краях, и поздравляю с принятием в наши ряды. Но, позвольте попросить вас, разбить сию подборку. Иначе слишком тяжело для читателей, желающих высказать собственное мнение, оценить ваши произведения. Стихи разноплановы и не объеденены общим лейтмотивом, и, на мой взгляд, публикация по одному на страничку им только на пользу, ибо позволит в должной мере насладиться слогом и стилем. Все-таки, монитор и книга две разные вещи. -> |
|
|
|
