От любовей - к уродам,
эталонам, святым
рвутся - дух, словно ворон,
и душа, будто дым,
в шелестящую темень
коммунального сна,
Где опять же, не с теми...
Но сияет блесна
где-то в центре укола
рядом с левым плечом,
вглубь неведомых комнат
то влачит, то влечет,
то зловещей приметой,
то предтечей огня -
над чужими паркетами,
чтобы боль обгонять.
Не дает это жало
ни под вальс, ни под гимн
права принадлежанья
ни себе, ни другим.
Потому ль ненадолго
ни в венце, ни в кольце?
Что для ворона догма?
Что для облака цепь?
Не до охов и ахов,
что средь сплетней кружат,
если воздух под взмахом
раздувает пожар.
Казановам отпетым
близок блуд и уют,
а крестили поэтом -
им же и отпоют.
Инвентарь душелова
до нелепого прост:
крюк вопроса у слова
и ответ на вопрос
(хоть фальшивкой попкорновой
а, поди, не гонись),
и за горним сквозь горло
поглощается близь.
Чаще виден ночами
конвоир вековой -
в час всего окончанья
призывают его.
И повсюду работа
Душелова видна.
Для готовых к полетам,
есть оценка одна:
и в дворцах и в застенках,
и в любовях и в снах -
только дыма оттенок,
только крыльев размах.
|
